- Но её там нет.

    - Где же она, чёрт побери?!

    - У чокнутого.

    Эриксон остановился, внимательно посмотрел на мальчишку.

    - У чокнутого? - переспросил он на всякий случай.

    - Ну да, - лениво пожал плечами мальчишка. - У старика Пратке.

    И он сплюнул вниз, на площадку второго этажа, под дверь указанного старика, возле которой образовалась уже небольшая лужица из его плевков.

    Эриксон неодобрительно покачал головой и спустился на свой этаж. Хотел постучать в третий номер, но вместо этого зачем-то прижался ухом к двери - осторожно, тихонько, воровато - и стал слушать.

    - Нет, так ничего не услышишь, - сказал сверху Йохан. - Слушать надо через замочную скважину.

    Эриксон покраснел, застигнутый за своим предосудительным занятием - он уже напрочь забыл о присутствии этого мальчишки. Тем не менее, он опустил голову пониже и прижался ухом к щели замка.

    Слышно ничего не было поначалу, зато он почувствовал лёгкий смрадный запах, исходящий из-за двери.

    - Чем у него так воняет? - шёпотом обратился он к Йохану.

    - Воняет, да, - кивнул мальчишка, не расслышав, наверное, вопроса.

    Эриксон снова прислушался, весь буквально превратясь в слух, но ни единого раздельного звука не доносилось из квартиры сумасшедшего, а шёл только постоянный нестихающий ропот, будто там говорили одновременно полтора десятка человек.

    А в следующую минуту его буквально отбросило от двери, потому что прямо в ухо ему, сквозь замочную скважину, дрожащий негодованием старческий голос произнёс:

    - Я не позволю!

    Эриксон отпрыгнул к своей квартире и уже хотел с позором скрыться в ней, навеки обесславив себя подслушиванием у чужой двери, и только уверенность, что безумный старик ничего не соображает в приличиях, давала ему слабую надежду сохранить доброе имя. Но прежде чем он нашёл в связке нужный ключ, дверь квартиры Пратке открылась и подрагивающий голос госпожи Бернике произнёс:

    - Ну, что, господин Скуле, вы принесли деньги?

    Эриксон-Скуле обернулся, выдавливая на губы улыбку. Она выползла и легла на губах жалкой бледной полоской, как выползает из тюбика зубная паста на подставленную щётку.

    Мадам Бернике стояла в дверях, в домашнем халате и в чепце. За её плечом демонически сверкал очами старик Пратке, и весь его вид говорил, просто кричал: «Я не позволю!»