- Бог ты мой! - произнесла она. - Что с вами случилось?

    До него дошло, что на лбу у него, должно быть, вырос громадный, как у носорога, рог, или расплылся чудовищный кровоподтёк после удара кулака-кувалды Циклопа, который едва не проломил ему череп.

    - Ничего, - ответил Эриксон, пытаясь улыбнуться. - Ничего, мадам Бернике. А вы, надо полагать, за деньгами?

    - Да, - отвечала она, возвращая взгляду высокомерную льдистость.

    - Сколько я вам должен?

    - Странный вопрос, - дёрнула она подбордком и повернулась в полупрофиль, глядя на Эриксона искоса, как в прошлый раз. Наверное, такое движение свидетельствовало у мадам Бернике о крайнем её удивлении.

    - Простите, я просто немного не в себе, кое-чего совершенно не помню, - пробормотал Эриксон. - Так сколько?

    - Девятьсот крон, господин Скуле, - изрекла она строгим и возвышенным тоном на грани срыва. - Вы должны мне девятьсот крон за сентябрь.

    - Хорошо, - кивнул он, отправляя руку во внутренний карман пиджака, где у него всегда лежал бумажник.

    Вот только пиджак-то был не его, а учителя музыки Якоба Скуле, да и то не выходной, а домашний в который его переодела, по её собственному признанию, консьержка фру Винардсон.

    - Что? - сурово вопросила госпожа Бернике, заметив, должно быть, растерянное выражение его лица.

    «Интересно, - думал он между тем. - Интересно, если бы прачка обнаружила в кармане бумажник, она принесла бы его? Да конечно, наверняка принесла бы, куда ей деваться, ведь все пути розыска вели бы к ней. А если консьержка вытрясла карманы, прежде чем отдать пиджак прачке? Наверняка ведь вытрясла. Вряд ли у неё хватило бы наглости и глупости присвоить чужой кошелёк да ещё и наводить потом подозрения на себя - там, на лестнице. Наверное, она выложила бумажник, а сказать об этом просто забыла, когда говорила про окровавленные вещи Эриксона-Скуле. Значит, нужно пойти и поискать в комнатах».

    Ну а если в комнатах не обнаружится? Это может значить только одно: вчера пьяного Эриксона ограбили, или он просто потерял бумажник, напившись до беспамятства и валяясь под каким-нибудь фонарём. Но об этом лучше не думать. Это было бы просто ужасно.

    - Где вы живёте, госпожа Бернике? - вежливо спросил он, выталкивая на непослушные губы улыбку и надеясь, что она не вышла жалкой и растерянной. - Я занесу вам деньги буквально через полчаса, обещаю.

    Она смотрела на него с подозрением и осуждением, мелко трясла головой и жевала губами. Наверняка ей хотелось прибить Эриксона к полу каким-нибудь жёстким и едким замечанием и в итоге отказать ему от квартиры. Но, видимо, боязнь не получить свои девятьсот крон возобладала в её душе над желанием немедленного отмщения, и она неохотно произнесла:

    - Квартира номер пять, третий этаж. Позвоните два раза коротким звонком и потом один раз - длинным, чтобы я знала, что это вы. Я не всегда и не всем открываю дверь, так что потрудитесь запомнить, молодой человек: два коротких и один длинный, это будет ваш условный код. И соизвольте не задерживаться, у меня есть дела и поважнее, чем просиживать стул в ожидании растяпы и повесы вроде вас, не те уже мои годы. Это у вас, господин Скуле, масса нерастраченного времени - целая жизнь ещё, а у меня остались, быть может, считанные часы.

    - Ну что вы, госпожа Бернике! - попытался он изобразить бодрое участие и обходительность. - Вы прекрасно выглядите для своих лет.

    Она ничего не сказала, а только смерила его недоверчиво-презрительным взглядом и повернулась к лестнице.

    - Два коротких, один длинный, - строго напомнила она, не оглядываясь. - Не забудьте.

    - Да, - поклонился он её удаляющейся спине и тихонько запер дверь.