— Неужто не слышишь? Государь тебя кличет!

— Виноват! — вскочил на ноги Меншиков. — Что-то дрема одолела.

— Убери со стола!

— Сейчас, мигом, — перепуганный Меншиков принялся усиленно натирать поверхность стола тряпкой. — Лучше прежнего будет, — смахнул он остатки пищи в корзину.

Указательным пальцем государь провел по поверхности стола. Вновь брезгливо поморщился.

— Поди сюды, башка твоя бесталанная, — подозвал царь Меншикова вновь, а когда тот приблизился, старательно вытер ладони о его кафтан. — Еще раз оставишь грязь, так повелю сожрать все ошметки!

Можно было не сомневаться, что так оно и случится. Невинная шалость в духе Петра Алексеевича.

Уже через минуту откуда-то взялась белоснежная скатерть, торжественно укрывшая стол. Царь Петр сел на стул, сложив крупные руки перед собой.

Трудно было поверить, что государь проспал два часа. Выглядел Петр Алексеевич необыкновенно свежо, как будто бы не было полведра выпитой водки и бессонной ночи, проведенной на ногах.

Уже неделю продолжался нешуточный пир по случаю прибытия посольства на новое место, сводивший с ума жителей провинциального городишки. Под самое утро помазанник божий вернулся к себе в каморку, беззастенчиво растолкал спящего Меншикова, заставил его расправить постель и, скинув с себя одежду, плюхнулся на перину. Проспал Петр ровно два часа, однако этого ему хватило, чтобы полностью восстановить силы. Проснувшись рано поутру, самодержец набросил на плечи коротенький халат, сделал какие-то указания секретарю, едва продравшему глаза, и, наскоро перекусив, отправился на верфи.

В течение дня он успел побывать всюду, заводя попутно многочисленные знакомства. Английские матросы, оказавшиеся в городе, уже принимали его за своего, называли Питером и приглашали за свой стол выпить пунша. Рабочие на верфи звали его помочь в укладке бревен, а дородные морячки, оставшиеся без мужниного присмотра, зазывали скоротать ночь.

В любом месте, где бы ни находился государь, он мгновенно обрастал приятелями и знакомыми, с которыми всегда держался по-простому, как это было принято в Немецкой слободе. Многие отказывались верить, что целый вечер выпивали пиво в компании русского царя. Только когда дворяне, наконец, отыскивали Петра в очередной захудалой таверне и яростно клали поклоны у самых дверей, последние сомнения рассеивались.

Его день был насыщен до предела. Окружение, обессилив, уже валилось с ног, а царь Петр вдруг выдумывал новую затею — посетить, к примеру, ткацкую фабрику, изготавливавшую парусину для фрегатов.

Успокаивался Петр Алексеевич только за полночь где-нибудь в таверне, в кругу вновь обретенных друзей. Поспав всего два часа, начинал жить с прежней интенсивностью.

От выпитого у Степана Глебова раскалывалась голова. Внимательно всматриваясь в лицо государя, он пытался отыскать в его внешности признаки нездоровья, однако ничего не находил. Хлебнув с похмелья ковш рассола, Петр выглядел на удивление бодро.

— Голова болит? — участливо поинтересовался государь.

— Только самую малость, Петр Алексеевич, — страдальчески поморщился Степан, пытаясь понять, отчего это вдруг царь сменил гнев на милость.

— Это с непривычки, — заключил Петр. — Тут, брат, закалку надо иметь. Ничего, со мной попьешь с недельку, тогда все в порядке будет.

Меншиков уже вернулся и, разложив в углу комнаты покрывало, тихонько посапывал.

— А ну-ка иди отсюда! Нашел где спать!