— Уж мне бы ты не говорила, государыня, ведаю я! Ну что ж, коли не желаешь, тогда при челяди беседовать будем.

За спиной князя сгрудилась дюжина солдат Преображенского полка. В диковинку им было пребывать во дворце. По вытянутым лицам становилось понятно, что хотелось им пройти внутрь, но воле Ромодановского перечить они не смели. Нынче князь — главный на Руси. Так что и стояли дурнями посередине комнаты.

— Говори!

— А не пожалеешь, государыня? Дело-то особое.

— Это как богу будет угодно.

Боярыни под строгим взглядом князя Ромодановского наклонились еще ниже. Не слышать бы да не видеть ничего, но не бросишь же царевну!

— Я тут твоих монахинь порасспрашивал из Богоявленского монастыря, так что не обессудь, государыня…

— Полно тебе, князь. Говори, зачем пришел.

— Так они в один голос поведали о том, что грех на тебе имеется, матушка…

Ромодановский выдержал паузу. Не дрогнула государыня, смотрела как прежде прямо, вот только щеки слегка порозовели.

— Ой, как грешна, — закачалась голова князя. — В прелюбодеянии замечена… С окольничим Степаном Глебовым.

— Напраслина это, — холодным тоном отвечала государыня. — Навет пред мужем моим и государем.

— Навет, говоришь, матушка? А только ведь, кроме показаний монахинь, у нас еще кое-что имеется. Письма твои, что ты Глебову писала! Или отрицать будешь? В них ты его называла «мой сердешный друг да радость моя». — Скривившись, добавил: — А в последнем письме приписочку такую сделала, что «целуешь его во все члены». Может, хочешь сказать, что не ты писала это письмо?

С лица государыни сошла кровь.

— А только твою руку челядь признала. И еще Степан Глебов на каждом твоем послании приписывал: «От царевны Евдокии». Может, ты не веришь? Матвей! — громко позвал Ромодановский.

— Я здесь, Федор Юрьевич, — палач протиснулся вперед из-за спин солдат.

— Письма при тебе?

— При мне, князь! Храню их как зеницу ока. Пожалте, Федор Юрьевич, — вытащил он грамоту.

Ромодановский взял эпистолу, бережно развернул.

— Узнаешь свою руку, Евдокия Федоровна? — тряхнул он листком бумаги. — А это еще что за приписки? Хо-хо… Читаю! «Чего же ты, окаянный, государыню-то мучаешь? Она без тебя извелась, так что ей теперь белый свет не мил». Наверняка верная тебе Анна Кирилловна писала… Не мешало бы и ее под кнут уложить. Так чего же ты молчишь, матушка? Может, тебе язык кнутом развязать? Так я Матвея попрошу, подсобит он тебе, он большой мастер в этом деле. Даже если язык в узел стянешь, так он все равно его развяжет.