– Что «и»? Такая пися-бабочка была, вся часть на нее наяривала… Нас-то, срочников, она за людей не считала – сразу по рукам и матом нахуй пошлет. Такая, типа, святой пизды шапочка. От офицерья, блядей этих штабных, тоже нос воротила, но уже без мата. Типа, уважительно. А все потому, что навелась она сразу на нашего командира части, старого дристуна песочного. Ну тот, конечно, и не думал обороняться – сразу обосрался от счастья, как кисель, даром, что женат был на древней генеральской мегере и дети у них старше этой мокрощелки.

Здесь Стасик задумчиво отхлебнул пива, погрузившись в воспоминания.

– Да продолжай уже! – потребовал я с замирающим сердцем.

– Что? Ах, да… Ну ты знаешь, ракетчики в массе своей народ нищий, потому что ракету сложно спиздить. Но генералу нашему голову так снесло, что он ударился во все тяжкие. Все этой Эльзе – и одежду, и украшения, и косметику. Это надо было видеть, как она на дорогущих шпильках по гарнизонным говнам ковыляет… Дура же молодая, еще и в такой юбке, что полжопы торчит. А все солдатики, что навстречу, без команды на равнение берут. Отдают воинское приветствие, скажем так, неуставным образом. Генералу от этого сплошное расстройство – с одной стороны, гордится, что такую кису захомутал, а с другой – не может не понимать, что если она и дальше в таком виде по части разгуливать будет, то изнасилуют. Вот он и приставил к ней специального сержанта – типа в денщики и охранники. Правда, генерал был идиотом, потому что этим сержантом назначил меня – как самого здорового и тупого. Пустил, бля, козла в огород, прикинь?

На этих словах Стас довольно захихикал.

– Да ну? – поддержал я, оценив драматургию рассказа.

– Ну да, – тут он с опаской покосился на меня. – А у вас с ней сейчас как?

– Никак. Давай ври дальше.

– Не вспыхнул, значит, вновь огонь любви? Ну тогда можно и дальше. Я тогда, конечно, не такой красивый был, – он гордо похлопал себя по тугому пузу, – но тоже хоть куда. Ну и сам понимаешь, положила она глаз на меня. От генерала-то какой прок… Ну вот, покрутила она передо мной задницей и мордашкой попеременно, и говорит – приходи на внеплановый, типа, медосмотр после отбоя. Ну ты же меня знаешь: люблю худых, ебу любых. А тут такая… Уговаривать не пришлось.

Стас поднес ко рту кружку, и вдруг закашлялся, выпучив глаза и разбрызгивая пену. Лицо его вмиг налилось багровым и приняло страдальческое выражение.

– Слушай, – виновато произнес он, – а можно я не буду рассказывать, что дальше было?

– Что, расстрелял тебя генерал?

– Хуже… Короче, пришел я в назначенное время в санчасть, там пусто. Сижу на столе, жду ее. Час, наверное, прошел, а ее все нет, чуть не заснул там. Наконец, залетает вся счастливая, бросается мне на шею и давай всего целовать, взасос. Я уже настроился, пуговки на ней расстегиваю, и тут она гордо так заявляет: я, дескать, для тебя на все готова… Мне, чтобы к тебе, голубку, вырваться, пришлось сейчас этому мерину два часа отсасывать… Тьфу, бля!!!

Я неприлично заржал, подумав, насколько же такая неуместная откровенность в Элином стиле.

– Ну, а потом?

– Да что – потом! Не было ничего. Дал ей по морде и ушел – рот водкой полоскать. Так и закончилась наша любовь… – притворно вздохнул он, но глаза его при этом поблескивали пьяными озорными искорками. – А на следующий день меня перевели в дальние ебеня, говно черпать на стартовую позицию, и больше я ее не видел. Кроме…

Тут он снова заперхал, сморкаясь в свой вышитый носовой платок.

– Что – кроме?

– Кроме как сейчас, – просипел он, кивая на телефон. – Ну вот, а теперь выясняется, что ты ее тоже отсвинячил. Раз сын есть. Считай, породнились мы с тобой… братишка…

– Себя отсвинячь. Там все возвышенно было, – я вспомнил, как все было, и почувствовал острую потребность пропустить рюмашку – что тут же и сделал.