– Чего?.. Тише ты… Давай, бля, не морозь папирус.

Некоторое время мы только деловито пыхтели в тишине, надолго задерживая дыхание и отдуваясь. Вкус был незнакомый, кисло-травяной.

– Что это за хрень? – просипел я, стараясь оставить в себе побольше дыма.

– Абаканский букет, – так же сдавленно ответил Стасик. Выдохнул и пояснил, утирая набежавшую слезу: – Сибирка с полынью плюс куриное говно.

– Да ладно?! – поперхнулся я.

Он только многозначительно кивнул. Отобрал у меня пяточку, вырыл ямку в земле, тщательно закопал окурок и прохрипел: «Все, пойдем». Я отплевывался, но не слишком добросовестно: и не такое пробовали.

Когда мы вернулись за стол, передо мной был другой человек. С наслаждением прикрыв глаза, он влил в себя целиком кружку пива, отхлебнул добрую половину второй и заорал:

– Чува-ак! Я рад тебя видеть!

Стас всегда ревет, как морж, прищемивший себе бакулюм4, и переспрашивает через слово. Это страшно бесит, пока не узнаешь, что у него в одном ухе нет барабанной перепонки – потерял в давней драке. Впрочем, его манера вести себя раздражает даже в том случае, если вы с ним давние друзья и прекрасно осведомлены о его тугоухости. Нет, не так: особенно в этом случае. С малознакомыми людьми, и, в первую руку, дамами, Стасик всегда спокоен, достоен и учтив. Он великий бабник – из тех, кто в совершенстве познал первый и единственный принцип экстенсивного пикапа: предложи секс ста наугад выбранным женщинам, и уж одна-то точно согласится без церемоний – все дело в статистике и широте охвата целевой группы.

– Ну-с? Какой пиздец на этот раз на тебя свалился?

– С чего ты взял? – пожал я плечами.

– С того, что я тебя, хрена облупленного, знаю сто лет. И знаю, что твою толстую жопу можно вытащить из дома только тогда, когда она находится в расстроенных чувствах. Хвала Аллаху, это твое типичное состояние. Иначе бы нам и поговорить было не о чем, а?

– Ха. И о чем бы ты хотел поговорить?

Он призадумался:

– Ну, у нас, вшивой интеллигенции, выбор невелик – или о бабах, или о политике.

– Насчет политики это ты иди в сортир с кем-нибудь митингуй, а про баб я тебе сейчас вот что скажу…

– Тихо, тихо, – он бесцеремонно остановил меня и полез за пазуху. – Если уж зашла речь о бабах, то сюда посмотри!

Он достал черную тряпицу и, развернув, сунул мне под нос. Там, сложными многоуровневыми стежками, была вышита голая сисястая девица, восседающая с похотливо раздвинутыми ногами на мотоцикле. В руке она держала огромный черный пистолет, целясь воображаемому зрителю прямо в лоб. Голова этой богини была скрыта шлемом, на лбу которого красовалась перевернутая звезда.

– Круто, – с искренним одобрением сказал я. – А что, лица так и не получаются пока?

– Что?.. Не ссы, научусь. Еще тебя так отошью, что мама не узнает… То есть, наоборот, бля, узнает, – он с любовью посмотрел на свое творение и даже чмокнул девицу в бюст. – Четырнадцать человеко-часов, между прочим! Из них шесть – на проектирование и эскиз. Неделю сидел, короче.