XVIII

Китайский пир и плохое известие

На следующий день путешественники дошли до берегов реки Каракаш и переправились вброд на ее противоположный берег. Они очутились в развилке рек Каракаш и Юрункаш – истоки первой из которых находятся высоко в горах, а второй – в Тибетском нагорье. Обе реки сливаются в песках Белкум, образуя реку Хотан. Эта последняя теряется затем среди песков пустыни Такла-Макан, а при большом разливе воды впадает в реку Тарим.

Междуречную пойму, покрытую тополиными лесами и густыми зарослями высокого тростника, часто затопляли воды рек. Вильмовский, который охотно занимался ботаникой, обратил внимание на деревья, редко встречающиеся в других районах Центральной Азии. На песчаных барханах росли тополя, носящие местное название «туграк», с большими раскидистыми кронами. Их сухие листья шелестели и рассыпались в прах от малейшего дуновения ветра. Путешественники медленно пробирались через густой подлесок. Оружие они держали наготове, так как знали, что тут можно встретить большие стада диких кабанов, а иногда наткнуться и на тигра. Во время предыдущего посещения Китайского Туркестана пандит Давасарман встречал здесь диких лошадей и верблюдов.

Высокий тростник скрывал всадников вместе с лошадьми, поэтому приходилось ориентироваться по солнцу. Путешественники с трудом пробирались на восток к берегам реки Юрункаш. Переправившись на противоположный берег реки, пандит Давасарман, боцман и Томек оставили караван.

Чтобы не привлекать к себе в Хотане внимания полиции, они не захватили ни винтовок, ни вьюков. Вдоль берегов Юрункаша направились на юг, а весь караван – на юго-восток, чтобы обойти город и стать лагерем в условленном месте у подножия гор.

Три всадника приближались к Хотану, дорога шла среди обработанных полей, пересеченных искусственными каналами. Еще засветло вышли на дорогу, ведущую в город с востока. Отсюда повернули на запад, прямо к Хотану. Если китайские патрули все еще продолжали проверять караваны, идущие с запада, то ловкий маневр пандита Давасармана позволил бы всадникам избежать проверки, потому что никто не стал бы обращать внимание на трех всадников, приехавших в Хотан с противоположной стороны. Уверенные в правильности своего расчета, всадники спокойно ехали по дороге, обсаженной тополями и тутовыми деревьями. После монотонных пейзажей пустыни они с интересом рассматривали обширный оазис и восхищались селениями, тонущими в зелени садов и полей.

Всадники приближались к Хотану. В действительности город состоял из трех поселений: Ильчи, Юрункаш и Каракаш, и местные жители называли Хотаном только первое, самое крупное поселение. Город не имел крепостных стен, но въехать в него можно было лишь через одни из пяти ворот. А после того как ворота запирались на ночь, только через калитку, находящуюся под контролем военного отряда.

Знакомый пандита Давасармана жил в Ильчи-Хотане. Поскольку путешественники въехали в город с востока, им надо было проехать через Юрункаш и Каракаш, прежде чем они могли добраться до его дома. В толчее людей и вьючных животных им удалось без труда проникнуть через городские ворота. Путешественники проехали ряд узких улиц, на которых не было ни одного деревца или кустика. Серые, мрачные дома в большинстве своем были лишены окон, выходящих на улицу. Это соответствовало обычаям мусульманского востока. Верхние этажи некоторых домов нависали над улицей, а иногда даже соединялись с такими же этажами домов с ее противоположной стороны, поэтому всадникам частенько приходилось проезжать через длинные, полутемные туннели.

Пандит Давасарман остановился вблизи главного рынка, покрытого одной общей крышей. Всадники спешились. Они очутились возле узкого двухэтажного дома. Над его массивной дверью, пока еще широко открытой, висела вывеска с китайскими иероглифами.

– Приехали, – на русском языке сообщил пандит Давасарман.

– Ваш знакомый – китаец? – спросил боцман, взглянув на вывеску с иероглифами.

– Да, он китаец, женатый на киргизке, – ответил пандит Давасарман. – Но вы с ним можете говорить по-русски.

Привязав лошадей к железным кольцам, прикрепленным к стене, путешественники вошли в магазин. Владелец его, Сун Ли, видимо, был очень богат. Об этом свидетельствовали горы кашгарских ковров, по ценности ничем не уступающих персидским, и множество стоящих на полках художественных подносов, чайников, кумганов[162] и других сосудов из кованой меди.

Как только они вошли в магазин, портьера из разноцветных бус дрогнула, раскрылась, и из-за нее появился пожилой китаец. Вытянув вперед обе руки, он потряс ими и отвесил глубокий поклон.

– Дома ли достопочтенный Сун Ли? – спросил на русском языке пандит Давасарман.

– Хозяин уже ушел в свою квартиру, и, хотя я не достоин развязать шнурки у его ног, я постараюсь исполнить все пожелания почтенных гостей. Сейчас подадут чай, а потом мы сможем побеседовать о деле, – ответил китаец.

– Мы с удовольствием напьемся чаю, но просим сначала уведомить достопочтенного Сун Ли, что к нему издалека прибыл путник, чтобы увидеть драгоценный кумган с изображениями представителей всех народов Азии.

– Я немедленно выполню твое приказание, уважаемый господин, – тихо сказал китаец и, низко поклонившись, исчез за портьерой.