Компания уже давно перешла ту черту, когда мы могли разместить всех в одной комнате. Даже вестибюль не справлялся с этой задачей.
Теперь, чтобы собрать всех, мы должны были арендовать 100-летний театр Лос-Гатос на Санта-Крус-авеню или просто сгрудиться снаружи, в зоне для пикника у главного входа. Мы выбрали второй вариант: не было никакого смысла арендовывать театр, чтобы сказать 40 % ваших сотрудников, что они теряют работу.
Люди стояли небольшими группами, нервно переговариваясь. Я нашел Джоэла и встал рядом с ним. Через несколько минут после того, как часы показали 11.00, Рид забрался на один из столов для пикника. Толпа притихла.
«В течение более чем трех лет мы все невероятно упорно работали, чтобы Netflix оказался там, где он сейчас. И мы этим очень гордимся. Но мы все знали, что будут дни, когда придется принимать трудные решения. Боюсь, что сегодня один из таких дней». Рид остановился и огляделся. Не было слышно ни звука. С другой стороны парка, за оградой, я слышал крики возбужденных детей. Где-то, по крайней мере, кто-то веселился.
«Всем должно быть ясно, – продолжал Рид, – что условия финансирования резко изменились за последние двенадцать месяцев. Не только для нас, но и для каждой компании в Долине. Мы больше не можем рассчитывать на то, что венчурные деньги помогут нам выжить. Нам нужно стать самодостаточными. Мы должны сами управлять своей судьбой. Для этого мы должны снизить наши расходы так, чтобы стать прибыльными с меньшим количеством подписчиков».
Через толпу я увидела сотрудника Джоэла, Марковица, явно потрясенного. Лицо бледное, верхняя губа потная, в руках он рвал салфетку в клочья. Я толкнул Джоэла локтем. «Тебе, наверное, следует успокоить его, – сказал я. – Парень выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание». Джоэл кивнул и начал пробираться сквозь толпу. Я видел, как Джоэл взял того за плечо, что-то шепча ему на ухо. Выражение лица Марковица мгновенно изменилось. Он явно испытал огромное облегчение.
Тогда как Рид колебался. Возвышаясь над обеспокоенной толпой, он выглядел как революционер, который начал понимать, что ему не удается вдохновить слушателей. Он взглянул на Пэтти, ища поддержки. Она смотрела на него снизу вверх и медленно кивала.
«Сегодня будут увольнения, – сказал он, собираясь с силами. – Некоторые из наших друзей и коллег покинут нас. Но это не потому, что они сделали что-то не так, – а потому, что нам придется пойти на такие меры, чтобы компания стала сильнее. Возвращайтесь на рабочие места и ждите, пока ваш руководитель не даст вам инструкции относительно вашей ситуации».
Толпа бесшумно рассеялась, и я позволил увлечь себя к входу и вверх по главной лестнице. Что-то в том, что я оказался окруженным моими испуганными сотрудниками, заставило меня увидеть ситуацию их глазами: как до этого дошло? Мы были здесь! Мы все узнали. Никаких сроков проката, никакой пени за просрочку. Мы без устали работали над тем, что было важно. Мы подняли с земли Cinematch. Мы выяснили, в чем фишка доставки на следующий день. Мы узнали, как эффективно привлекать новых клиентов? Зачем отступать сейчас?
Когда я повернулся на верхней ступеньке лестницы, то краем глаза заметил, что на столе в конференц-зале что-то лежало. Бледно-голубая коробочка с бумажными салфетками примостилась точно в центре, одна салфетка искусно торчала сверху. «Мы даже продумали, как уволить людей», – отметил я не без горечи.
К 11.30 все было кончено. Люди стояли небольшими группами, кто-то плакал, кто-то испытывал облегчение, кто-то был просто оглушен. Офис почти опустел.
Когда это началось, все были на взводе, так как менеджеры бесшумно двигались по офису, созывая сотрудников в переговорные. Если вас вызывали в самом начале, было совершенно ясно, что происходит. Для остальных в группе каждый вызванный человек был знаком, что пуля просвистела мимо – до тех пор, пока менеджер, наконец, не выходил из переговорной и не сообщал облегченно «мы закончили» своему отделу.
Для тех, кто увольнял, не было возможности избежать дискомфорта. Мы все прошли через этот ад. Они были друзьями. Коллегами.
Некоторые – как Вита, которая попала под топор в тот день, – были с нами с самого начала. А теперь я говорил им, что пришло время уйти. Я плакал со всеми. Когда все закончилось, я просто лежал на диване, эмоционально опустошенный, подкидывал в воздух футбольный мяч снова и снова, повторяя про себя, что я сделал.
Последним человеком, кого я уволил в тот день, была Дженнифер Морган, новый аналитик. Когда я подошел к ее отсеку, она сидела ко мне спиной, уставившись в экран. Даже тогда она была способна сосредоточиться на проблеме, стоящей перед ней. Я коснулся ее плеча, и когда она медленно повернулась, я увидел, что в ее глазах стоят слезы. «Я так и знала, – только и сказала она, схватив сумочку и собираясь последовать за мной в конференц-зал. – Я просто знала».
Вскоре после этого я собрал остальных сотрудников. Я коротко рассказал им о том, что мы должны двигаться вперед и о возложенной на нас ответственности показать – самим себе и всем вокруг, – что это сокращение штата не было капризом или жестокостью. Его единственная цель – обеспечить выживание Netflix.
Позже, когда все разошлись, – кто на обед, кто по домам, кто просто медленно кружил по зданию, чтобы посмотреть, кто еще остался, – Джоэл сел рядом со мной. Мы почти не разговаривали. Говорить было особенно не о чем. Будущее начнется завтра. Мы просто сидели, перекидывая друг другу футбольный мяч, пока я не заметил одинокую фигуру. Уже по теннисным туфлям я понял, что это программист.
Когда я поднял взгляд, то увидел человека, которого сам нанимал много лет назад: трудяга, квалифицированный кодер, милейший человек. Он просто не прошел отбор.
«Извини, Марк, – начал он. – Не хотел вам мешать, но хотел убедиться, что с вами все в порядке. Это должно быть очень тяжело для вас». Я склонил голову набок. Не знал, что ответить. В этом не было никакого смысла. Его только что уволили, и он спрашивал, все ли со мной в порядке?
«Что ж, в любом случае, – неловко продолжил он через несколько секунд. – Спасибо за все».