Им по-прежнему везет, в коридорах пусто. Даже там, где кто-то должен дежурить, никого не видно. Как преданный поезду член команды, Вэйвэй встревоженно вздрагивает, но как заговорщица, прячущая безбилетницу, облегченно выдыхает. Елена бесшумно крадется следом. Они движутся через темный спальный вагон, и Вэйвэй представляет, как пассажиры просыпаются, видят два силуэта, торопливо проскальзывающих мимо, и убеждают себя, что по поезду бродят призраки.

Девушки не разговаривают. Полночь не время для светских любезностей. Войдя в тамбур перед складским вагоном, безбилетница резко останавливается.

– Смотри! – шепчет она.

Вэйвэй смотрит, но в темноте видит только собственное призрачное отражение в оконном стекле.

– Не снаружи, а внутри.

Елена показывает пальцем, и Вэйвэй различает сидящего на внутренней поверхности окна мотылька, размером с половину ее ладони, с черно-белым узором на сложенных крыльях.

Она наклоняется к стеклу, а мотылек расправляет крылья, и на них появляются два широко открытых черных глаза, как у ночных птиц. Вэйвэй ошеломленно отступает на шаг, а Елена лишь смеется и быстрым движением зажимает мотылька между ладонями. Потом раскрывает ладони, и Вэйвэй видит бестревожно сидящее насекомое. Из его головы появляются и чуть заметно колышутся два тонких усика, разлапистых, как листья папоротника.

– Еще один безбилетник, – говорит Вэйвэй.

Должно быть, мотылек путешествовал вместе с ними от самого Пекина, сложив крылья и спрятавшись в какой-то щели.

– Красивый, – добавляет Вэйвэй, хоть ей и не по себе от взгляда черных глаз.

Елена молча сажает мотылька себе на голову, словно украшение. А потом выгибает шею, чтобы полюбоваться отражением в окне.

– Ни одна леди не отказалась бы от такого, – восхищается Вэйвэй. – Ты произвела бы фурор в Москве. Правда, нужно новое платье.

Елена опускает глаза на мокрый голубой шелк, разглаживает ткань и опять наклоняет голову. «Как элегантная француженка из первого класса», – думает Вэйвэй.

– У меня никогда не было нового платья, – признается Елена. – Но мне бы хотелось его иметь.

Мотылек расправляет крылья, и у Вэйвэй внезапно возникает желание забрать его. Не для того, чтобы усадить на голову, а чтобы владеть этим сокровищем. Чтобы сохранить его – за яркость, за большие черные глаза с бледной каймой. У Вэйвэй тоже нет почти ничего, что принадлежит не поезду, а ей одной. Единственная ее одежда – это униформа. Еще в личной собственности несколько книг и рисунков, которые она прячет от любопытных. А хочется чего-нибудь красивого, чего-нибудь своего.

– Вот… это подарок.

Как будто прочитав ее мысли, Елена снимает мотылька с головы и дает ему ползти по своим пальцам. Усики-папоротники покачиваются вверх-вниз, словно пробуя на вкус влажную кожу. Вэйвэй протягивает руку, и мотылек перебирается к ней на ладонь, такой легкий – едва ощущаешь, как он двигает лапками и касается тебя крыльями. Он ползет по руке, оставляя за собой след из серебристых сухих чешуек.