– После предыдущего рейса не вышло ни одной его колонки, – уточняет Мария и задумывается, не означает ли это, что Артемис – один из тех, кто уверился в недопустимости дальнейшего изучения Запустенья.
Пока стюарды очищают стол от пустых тарелок и приносят вазочки с желейными конфетами и засахаренными фруктами, разговор становится более оживленным. Жалюзи на окнах опущены, лампы зажжены. Если бы не размеренное движение экспресса, можно было бы представить себя в какой-нибудь городской гостиной. Если бы не странные волны напряжения вежду капитаном, механиком и картографом. Если бы эти люди не старались с таким усердием показать, что все в порядке.
Прием заканчивается поздно. Генри Грей предлагает графине проводить ее в первый класс, хотя Мария замечает, что он с большим интересом наблюдает за капитаном, погруженной в разговор с механиком. Грей морщит лоб, и Мария пытается угадать, о чем этот человек столь напряженно думает и нет ли у него причин сомневаться насчет капитана. Но удивляться этому не приходится, ученый и должен быть таким въедливым.
– Позвольте проводить вас, – говорит Марии картограф.
– Благодарю, – отвечает она.
Судзуки не берет ее под локоть, а просто идет рядом, заложив руки за спину. Решив, что таков обычай его народа, Мария мучительно вспоминает, что еще она читала о Японских островах. Однако на ум ничего не идет, ее отвлекает исходящий от картографа запах полировальной пасты, и сам он кажется таким же чистым и блестящим, как его инструменты. Возраст Судзуки определить трудно, но никак не должно быть далеко за тридцать. Худой и стройный, ростом он чуть выше Марии. Она хмурится, осознав, что рада его привычке держаться на расстоянии.
– Мария Петровна… – начинает Судзуки, но осекается. – Простите, я хочу спросить… – Он качает головой. – Может, мы с вами уже где-то встречались? Мне почему-то кажется, что мы знакомы.
Она пытается сохранять спокойствие, хотя уверена, что он способен прочитать выражение ее лица.
– К сожалению, не припоминаю.
– Это всецело моя ошибка, – торопливо произносит он. – Я должен извиниться перед вами. С последнего рейса прошло так много времени, что я отвык от цивилизованных манер.
– Вовсе нет, вы были очень вежливы весь вечер и ни разу не зевнули, несмотря на мои назойливые вопросы.
Мария понимает, что пора прощаться. Чем дольше они говорят, тем больше у картографа возможностей догадаться, почему она кажется знакомой. Но она ловит себя на том, что не хочет заканчивать беседу. Мария уже давно ни с кем не общалась так легко и свободно.
– Думаю, вы слишком долго были вынуждены полагаться на нашего друга Ростова. При всех его замечательных качествах, он связан некоторыми ограничениями в своих рассказах, – с улыбкой говорит Судзуки.
– Вот именно! При всей моей любви к его книге, досадно, что он так упирает на опасность лишнего знания. Конечно же, лучше выяснить все, что можно, о месте, которое собираешься посетить, а не только удобные и пристойные аспекты. У меня есть подспудное желание самой написать путеводитель и включить в него все обстоятельства, скрытые от осторожного туриста.
Мария умолкает, чувствуя, как горят щеки. Зачем она делится с Судзуки тем, что хранила в тайне от всех, опасаясь насмешек, снисходительности и неодобрения? Только отец знал о ее мечте и так же тихо ее поддерживал.
Но Судзуки понимающе кивает:
– Надеюсь, вы напишете эту книгу. Турист должен знать правду о том месте, куда направляется. Во всяком случае, ему должны предоставить возможность увидеть все своими глазами.
В его голосе слышится искренность, но есть и что-то еще: слабое эхо слов, оставшихся несказанными.
– Возможно, именно этого и хотел на самом деле Ростов.
Мария не может найти подходящий ответ, и возникает неловкая пауза.