«Не совсем девушка»

Команда наводит порядок, как обычно. Наводит порядок и пытается успокоить пассажиров, а поезд продолжает, спотыкаясь, пробираться сквозь приливы. Мимо Вэйвэй второпях пробегают Алексей и другой механик, их лица бледны, губы плотно сжаты. Волны атаковали поезд и раньше, но никогда еще не были такими мощными.

«Сейчас поезд прочней, чем был сразу после постройки. Прочней и безопасней».

Но Вэйвэй уже не так убеждена в этом. Все знали, еще даже до предыдущего рейса, что поезд слишком сильно расхваливают. Но продолжали верить собственному хвастовству и сами сочиняли мифы об огромном бронированном монстре. И даже не сомневались, что он вечен.

– Что с Профессором? – спрашивает Аня Кашарина, тяжело поднимаясь на ноги.

В кухонном и столовом вагонах царит хаос: разбитая посуда, разлитый по полу суп и рассыпанная соль на столах. Вэйвэй ступает осторожно, под ногами скрипят осколки стекла.

– Доктор присмотрит за ним, – отвечает Вэйвэй.

– Он не?..

– Нет, не ранен, но, похоже, сдали нервы.

Никто не произносит вслух слова «болезнь Запустенья». Лучше не думать о ней слишком часто, хотя каждый стюард носит с собой дротик с успокоительным средством, на случай, если болезнь одолеет кого-нибудь из пассажиров или даже членов команды.

Повариха вытирает руки о фартук. Она питает слабость к Профессору и всегда норовит наложить порцию побольше, приговаривая, что ему нужно нарастить мясца на кости.

– Ясное дело, – слишком уж беззаботно отвечает она. – А разве мы не говорили ему, чтобы почаще отрывал нос от своих книг? Я считаю, это все от переутомления.

Поезд неожиданно сбавляет ход. Вэйвэй выглядывает в окно и видит новую волну: мерцающий воздух, припавшая к земле трава. Аня прикасается рукой к висящему на шее железному медальончику с изображением святой Матильды.

– У меня теперь все оставшееся масло свернется, – бормочет она.

Приливы нарушают хрупкое равновесие в поезде. От них киснет вино, а поварята превращаются в безруких увальней. Вся команда плохо спит, и даже самые благодушные стюарды словно с цепи срываются.

Когда подобие порядка в столовом вагоне восстанавливается, повариха сует в руки Вэйвэй завернутый в парусину тминный кекс.

– Это для Профессора, – говорит она. – Он не поправит нервы, если не позаботится сперва о желудке.

Но вместо этого ноги несут Вэйвэй к складскому вагону. Она обещает себе, что навестит Профессора позже. Может статься, врач ее просто к нему не пустит, и в любом случае старику необходимо поспать. Нет смысла тревожить его по пустякам. Она отмахивается от уколов совести, стараясь не замечать тяжесть кекса в кармане куртки. Больше всего ему нужен покой, нужно время, чтобы вспомнить, что значит для него поезд.

«Ничего не изменилось, – упрямо говорит она себе. – Поезд будет ехать и ехать бесконечно».

Возле каюты капитана Вэйвэй замедляет шаг, как уже привыкла делать в этом рейсе. Может, именно в этот момент дверь откроется и выйдет капитан. «Нет, – думает Вэйвэй, – она должна быть в наблюдательной башне, следить вместе с картографом за приливами, командовать машинистам, когда притормозить, когда выждать, а когда рвануть вперед на всех парах».