После слов следует удар сапогом мне в грудь. Очнулся на полу, лежу на спине, сильно кашляю и пытаюсь дышать.
Как только немного продышался, на горло стала давить пахнущая ваксой подошва офицерского сапога. Из моих лёгких вырываются какие-то хрипы и бульканье.
В ходе милая беседа, ты им говорить, что перед война был под арест и находился в тюрьма? звучит новый вопрос.
Т-тааа, кхе-кхе, так! тихо хриплю сквозь кашель, отвечая на вопрос. "Шахматисты" поднимают меня с пола, усаживают на табурет и опять цепко поддерживают, чтобы не упал на пол. Обер-штурмфюрер продолжает говорить:
У нас в Германия, любого, кто попал под какой-нибудь подозрений и потом биль отпущен, заставляют дать подписка о добровольном сотрудничестве. А ведь наши много учиться в начале тридцатых у ваших чекистов, и не верью, что мои коллеги тогда отпустили тебья просто так из турма. Сознайся, что ты дал им подписка о сотрудничестве. Это так? Генрих бьет кулаком в лицо и своим поставленным ударом валит меня на пол. Сквозь пелену слышу следующие слова:
Сознавайся и я оставить тебье жизнь!
Лёжа на полу, хриплым голосом взахлёб, быстро причитая и глотая слова, отвечаю плаксивым голосом:
Господииин офицер! Каааак на духу! Поверьььте! Нееет! Я никогда не был их агеееентом! Ни каких подписок большевикам не давал! Я сам для них был врагом, который искусно маскировался. За мной следили и не доверяли...
Ну и чего ты лежать и пускать кровавый сопли на наш чистый поль! Давай не прикидывайся и живо поднимайся, с улыбкой на лице произносит Генрих.
Пытаюсь подняться, встаю на колени, потом поднимаюсь и стою. Меня шатает. Слышу слова:
Не стоять! Садись на табурет, потом он спрашивает ещё: Значит, ты не есть агент НКВД? Я ведь тебья, пока только гладить как свой любимый кошка Мурьёна, продолжает выговаривать немец. Если ты мне не признаешься, то я сейчас звать своих парней... он мельком смотрит на стоящих в стороне "шахматистов", снова улыбается, затем продолжает меня запугивать: Они за "драй" минут с тебья живого сдирать твой поганый шкура!
Внезапно обер-штурмфюрер резко срывается на крик и орёт:
Говори! Швайне!
Мне не в чём признаваться! Я ни вам, ни Германии, не сделал ничего худого! шмыгая разбитым носом, отвечаю Генриху, вытирая рукавом гимнастёрки кровь с лица.
Что есть слово - "худого"? Говори понятно! требует обер-штурмфюрер.
Плохого! Даааа, ничего плохого! Скорее наоборот! Я же всё рассказаааал! Вашим... всё что знал! А вы меня тут бьёте и не верите! Бить беззащитного может любоооой! В вашем пропуске написано совсеееем по другому! Значит, ваша пропаганда всё врёооот, как врёт и советская пропаганда! Одним словом везде "голимая туфта"! А ведь я поверил! впадаю в открытую истерику и произношу все слова на повышенных тонах.
У Генриха от удивления вытянулось лицо, он смотрит на стенографиста, но тот, глядя на офицера, отрицательно покачал головой, показывая, что не знает перевода.
Что есть такое ваша "туфатта"? ломая язык, немец просит точное определение слова. Я уже говорить тебе, чтобы ты говорить просто!
По-русски это слово означает - коварный обман! объясняю значение слова и продолжаю говорить: В ваших листовках обещают, что всем красноармейцам, добровольно перешедшим линию фронта, в немецком плену будет сытно и весело! Почему вы, господин офицер, про меня так решили? Я перешёл фронт, а прежде был целую неделю на этом чёртовом плацдарме под Усть-Тосно, где ваши танки, пушки, самолёты, каждый день мешали с землёй и дерьмом всё живое! Хотите, я вам расскажу по дням, когда прилетали ваши самолёты, и сколько их было? Ещё могу рассказать, в какой день ваши артиллеристы подбили русские танки, и сколько их было подбито? Так же могу назвать день и час, когда наши... т.е. советские, применили по немецким позициям своё секретное оружие? Мои слова легко можно проверить! А я всё это пережил сам! А вы мне не верите! после этих слов у меня началась настоящая истерика - взгляд стал пространный, слезы полились из глаз, всё тело затряслось в каком-то нервном ознобе.
Я не видел, как Генрих подошёл ко мне почти вплотную, но явственно ощутил как он своими ладонями наотмашь отхлестал меня по щекам, пытаясь привести в чувство. Затем офицер наливает из графина в стакан воды, подходит ко мне и дает его в мои дрожащие ладони: