Дааанке, Вольдемар! также тихо, слабым голосом произносит раненый.
Остальные раненые, кто был в сознании, в молчаливом недоумении наблюдают за этой сценой. Мы же укладываем умершего на носилки и покидаем палату, вынося тело на улицу. Уже после того, как освободились носилки, и мы на минутку остановились передохнуть перед новой ходкой, напарник спрашивает меня прямо в лоб:
Чё, "земелю" повстречал? Или знакомый объявился?
Крестник это мой... отвечаю на вопрос любопытного товарища по несчастью и прекращаю его дальнейшие расспросы. Давай лучше работать, немцы не любят, когда кто-то болтается совсем без дела... Можем огрести на орехи не по-детски!
До вечера мы молча таскали и возили умерших героев Рейха. После работы нас строем отвели на кухню и покормили... Осень уже начала вступать в свои законные права и теплом уже не баловала. Небо затянуло, всё чаще стали появляться свинцовые облака и моросил мелкий противный дождик - обычная питерская погода. Грязи и луж стало много, дорогу, по которой нас гоняют на работу, тоже сильно развезло. Следующие несколько дней мы заготавливали дрова для госпиталя. Ночи стали холодные, чтобы хоть как-то согреться, спать приходилось в сыроватой, плохо обсохшей, шинели.
Мне не хотелось ни с кем ночью делить свою шинель, хотя давно знаю старый солдатский способ, чтобы нормально выспаться. Это когда на шинели одного бойца сзади расстёгивается хлястик, расправляются складки, и она кладётся на землю (в данном случае на грязный пол), двое бойцов на неё укладываются для сна, накрываются сверху второй шинелью. В голову лезут всякие мысли, которые гоню прочь! Но всё равно хочу знать, долго они ещё будут меня здесь мариновать? Когда уже всё проясниться? Знаю, что надо ждать, но....
17-го сентября, как всегда рано утром, часовой охраны поднял нас своей каждодневной командой и приказал выходить строиться. Мы, а нас уже было человек двадцать, вышли усталой толпой на улицу, молча построились и стали ждать, когда старший объявит, куда сегодня нас отправят на работы. Но на работу мы больше не попали. Мало кто из пленных обратил внимание на "Опель-блиц", стоящий с закрытым брезентом кузовом и откинутой стенкой заднего борта. Грузовик остановился чуть поодаль от нашего сарая-тюрьмы, рядом приткнулись два мотоцикла "ВМW" с колясками, на которых смонтированы, хорошо всем известные, пулемёты MG-34. В коляске одного из мотоциклов сидит мордастый "унтер", с нелепо сидящей на голове каской, в прорезиненном плаще и с металлической жандармской бляхой на груди, полицейский "шмайссер" лежал поверх коляски, рядом с турелью пулемёта.
Раз прибыли жандармы, значит, будут увозить. Только куда? родились в голове мысли. Другой служащий военной жандармерии вместе со старшим охраны, глядя в списки, начал проводить перекличку среди пленных и убедившись, что все на месте, громко отдаёт команду, чтобы мы по одному забирались в кузов грузовика. Когда все пленные были втиснуты в кузов, четверо солдат охраны тоже забрались и сели у края бортов. Шофёр "Опель-блица" ловко поднимает спинку заднего борта, с шумом закрывает задвижки. Брезентовый полог водитель опускать не захотел и проследовал к кабине, в которой быстро занял своё место. Через минуту мощный двигатель ожил и завёлся, мы плавно тронулись с места и грузовик повёз пленных в пугающую неизвестность новой жизни...
Глава 10. Согласно легенде
Прошла почти неделя, как вернулись порученцы, но ко всеобщей досаде в проводимой операции пока существенных сдвигов не произошло, и начальник отдела майор ГБ Туров уже заметно переживал за её исход. Сейчас он сидел в своём кабинете и работал с оперативными документами, утверждая намеченные графики противодиверсионных мероприятий на объектах города, разрабатывал профилактические мероприятия на предмет повышения у граждан и служащих бдительности на улицах, но это была лишь самая малая часть работы, которую вёл возглавляемый им отдел. Как говорят, что для такой работы тоже нужно, чтобы дошли руки. Томительное ожидание майора затягивалось и в последние дни в голову лезли дурные мысли:
Сегодня уже шесть дней, как вернулись из командировки порученцы. Знаю, что в той сложившейся ситуации, парни сделали всё, что могли, а вот 100% уверенности в успехе перехода нет. Может, мы тут напрасно ждём, а он там, у немцев, уже и не живой?
Возразить было не чем, или почти не чем... Приходится, говоря избитыми фразами, надеяться на лучшее и верить в удачу. Правда, вчера мелькнул первый, едва заметный проблеск, когда утром пришёл старший лейтенант Сомов, который принёс расшифрованные донесения наших агентов, пока успешно работающих в немецком тылу. Туров вспомнил, как приоткрыв массивную дверь, в кабинет заглянула Мария Петровна и спросила разрешение пустить к майору Сомова. Он тогда ответил:
Спасибо, Мария Петровна! Передайте Сергею Ивановичу, что через две минуты пусть смело заходит. Я его жду.
Уходя, помошница плотно притворила за собой дверь. За отведённое время Туров разложил документы и бумаги по папкам, большие листы просто свернул и всё убрал в ящики письменного стола. На виду ничего лишнего не должно быть - это привычка сложилась у майора за долгие годы службы, и нарушать её не хотелось. Ровно через две минуты кабинетная дверь открылась, на пороге появился крепыш невысокого роста, в заправленной под ремень, совершенно без складок гимнастёрке.
Вошедший командир, по виду которого сразу угадывается "добрый служака", сразу же чётко подносит ладонь к козырьку фуражки, приветствуя начальника, произносит:
Здравия желаю, товарищ майор! Разрешите войти! громко произносит Сомов, опустив в своём приветствии слова "Государственной Безопасности", зная, что Туров, кроме исключительных случаев, от своих подчинённых произносить её не требует.
Здравствуй, Сергей Иванович! Проходи, присаживайся, выбирай место, где тебе удобнее и рассказывай, с чем пожаловал, поприветствовал Сомова Николай Николаевич, приглашая того на разговор.
Старший лейтенант, расположившись на стуле у приставного стола, рассказывает начальнику свою мысль: "Мне позвонили из 6-го отдела и сообщили, чтобы я к ним заглянул, так как у них кое-что есть и для нашего отдела. Я сразу же рванул к коллегам и забрал уже расшифрованные агентурные донесения, адресованные не нам, но в них есть информация, касающаяся и нашей операции. Читая тексты, мой глаз зацепился за одно донесение, которое долго шло окружным путём. Долго, потому, что было передано из партизанского отряда, а не непосредственно из города. Со слов агента городок сплошь напичкан различными немецкими службами безопасности, принадлежащим разным ведомствам. Докладывает наш сотрудник под псевдонимом "Опал", работающий на одном из вражеских аэродромов под Ленинградом, а именно в Сиверском. Товарищ майор, вы сами прочитайте, что тут написано", этими словами Сомов заканчивает доклад и передаёт Турову отпечатанный на машинке бланк, в правом углу которого синеет штамп "совершенно секретно", вверху в центре надпись шапки донесения: "НКВД СССР". Далее – черта, и на всю ширину листа написано: "Особый отдел НКВД Ленинградского фронта. Агентурное донесение". Под грозной надписью через весь лист проведена жирная черта. В правом углу листа, ниже шапки было написано слово "источник" - агент-разведчик "Опал", в том же углу, но ещё ниже, были отпечатаны инициалы того, кто принял это донесение. Туров кладёт лист перед собой на стол, достаёт из нагрудного кармана очки-велосипеды, одевает их на нос и начинает читать сухие машинописные строчки донесения:
N*** от 14.09.1942 г.
"...по моим проверенным данным, в конце августа в городе расквартирован охранный батальон "СС", состоящий из военнослужащих эстонской национальности. В ходе личных бесед с некоторыми офицерами этого батальона, удалось выяснить, что данное подразделение прибыло для усиления охраны аэродрома, комендатуры, городских тюрем и других объектов.