Он уже видел, как всё построенное грозит разрушиться, и мучительно искал нужные слова.

— Кузнец, ты же ходил по Амуру летом. Много ты видел родов на реке? Тех, которых вы объясачили «как положено». Все уходят к богдойцам. Ни аманаты, ни пушки их не остановят. Не будет у тебя ни соболей, ни хлеба! Ничего не будет — пустая земля. А на верховьях Амура еще хуже — там дауры русским ходу не дают. У Кашинца спроси. Тоже ведь — объясаченные «как положено». Ты ведь помнишь, как там Хабаров прошелся. Так, может, не надо «как положено»? По-другому надо? Поймите, это не Сибирь! Это Темноводье! Тут не получится по-старому…

В избе стало довольно тихо. Санька уже едва не рвал на себе рубаху, стараясь убедить казаков. Прежде всего, самого Кузнеца, который всегда казался ему вменяемым. И, кажется, у него это получалось. Воины сидели задумчиво, пытаясь взвесить свой опыт и новые аргументы…

— Да он на Зею вас пускать не хочет просто!

Петриловский встал, довольный собой и сияющий, как самовар. Казначей шагнул к Дурному.

— Сюда сто соболей привез, а у самого, небось, сундуки ломятся от обводной рухляди?

— По себе меряешь, гнида? — зло процедил Известь.

— Ах, по себе! — протянул Артемий. Казначей был уверен в себе, как шулер, у которого в каждой складке по два туза спрятано. — Что же ты так сторонишься нас? А не от того ль, что там у себя, в Темноводном, атаманом себя провозгласил? А? Не от того ль, что тайные сговоры с даурцами творишь? К ним в гости ездишь. Подарки даришь. Даже обжениться на язычнице восхотел. Или то неправда?

Дурной на миг застыл, пытаясь понять, откуда Петриловский всё знает. А племянник Хабарова сыпал тузами, не останавливаясь.

— Ты дауров огненному бою учил! Пищали им чинил! Или и это неправда? Что, Дурной, вотчину учал себе? Не хочется в холопях ходить, решил сам себе господином стать?

Ситуация накалялась. Как будто, снова он на судилище у Хабарова. И опять тварь Петриловский на него навешивает правду пополам с ложью. Оправдываться? Известь взглянул с ненавистью в глаза казначею и только скривился в презрительной усмешке.

Больно много чести для этой твари!

— Давай, Артюшка! — зло рассмеялся он. — Давай, наговаривай! Кидай свою хулу!

Петриловский слегка растерялся, ибо не ожидал такого странного отпора.

— Только ты, дурак, думаешь, что меня одного под расправу подводишь. А не так всё ныне! Ныне ты одних казаков на других натравливаешь! На кровь большую замахнулся, Артюшка. И с даурами придется вам тогда воевать. Вы, конечно, сильны. И Темноводный разорите. И дауров уничтожите. А потом к вам богдыханово войско придет. И добьет оставшихся.

Дурной обвел всю старшину злобно-веселым взглядом.

— Я вижу, Артюшка, ты без дядьки остался, так нового хозяина себе нашел. На богдыхана работаешь теперь?

Петриловский аж задохнулся. А Дурной повернулся к приказному.

— В холопях я никогда не ходил. И не буду. Вот это правда. А всё остальное — наговор. Я делаю только то, чтобы наше дело здесь не пропало. Когда беда придет, Кузнец, никакого войска из Москвы ты не дождешься. А я, даст бог, найду нам союзников и приведу.

Помолчал.