— Взгляните на меня хорошенько, — продолжала она, — и поймите меня. Я безобразна, во мне нет ничего женственного… я горбата, я гадка… я все это знаю. Я никогда не думала… никогда не желала внушить кому бы то ни было любовь к себе. Для всех и для вас также — я жалка, если не противна… Но вы должны знать, что то самое отвращение, которое питают ко мне окружающие, — я, со своей стороны, чувствую к ним…

Она говорила это холодно, отчетливо, ледяным тоном.

Бам слушал.

— Есть человек, который с самого моего грустного детства не проявлял ко мне ничего, кроме холодности и презрения. Равнодушный по природе, лишенный всякого человеческого чувства, озабоченный, кроме того, своими делами, он не подарил бедному убогому созданью ни одного нежного слова, ни одного приветливого взгляда. Этому человеку я изо всех сил пыталась внушить хотя бы сострадание, которого я была достойна… Понимая, что я существо бесполезное, неприятное для глаз, что я не могу льстить чьему бы то ни было самолюбию, я пыталась стать такой доброй, такой ласковой, любящей, что каждый поневоле был вынужден бросать мне, как милостыню, ласковый взгляд… Из глубины моего страшного одиночества я сотни раз умоляла о помощи…

Ее сухой голос ослабел на мгновение. В нем слышалось волнение. Но, овладев собой, она снова обрела обычную холодность и спокойствие.

— Меня отталкивали, мной пренебрегали. Когда я, малютка, просила ласки или поцелуя… когда рука моя искала другую руку — меня прогоняли с жестом нетерпения… И вот — слушайте меня внимательно — однажды все мое влечение к добру сменилось влечением ко злу… Зародыш любви превратился в зародыш ненависти… и эта ненависть разрасталась, крепла, завладела всем сердцем моим… Я ненавижу! Ненавижу! И больше всех на свете ненавижу того, кто осмеливается называться моим отцом, того, чьим зятем вы стали, мистер Барнет, — банкира Арнольда Меси!

Бам был невозмутим.

— О, вы еще не знаете, — продолжала она, — что значит ненависть калеки, несчастного создания, не имеющего надежды ни на одну из человеческих радостей. Да, я ненавижу его, моего отца… в этом не признаются… это чудовищно… но я настоящая американка и говорю, что думаю… Если вы боитесь меня — тем лучше, я только этого и добиваюсь…

— Зачем вы говорите мне все это? — спросил он. — Что мне за дело до вашей ненависти или любви?

Она перебила его движением руки.

— Зачем я вам говорю это? Потому, что наконец настал день, когда я увидела возможность мщения… потому что я вас заставлю помочь мне…

— Я помогу вам? — воскликнул Бам. — Не много ли вы на себя берете?

— Я вам кажусь чудовищем? Верю!.. Но, тем не менее, вы мне поможете — и сейчас поймете почему… Недавно отец мой вошел в мою комнату и без всяких предисловии выразил мне свою волю: я должна была выйти за вас замуж… Я, калека, приговоренная к безбрачию — и вдруг меня приковывают к какому-то человеку… меня лишают последнего блага — моей свободы!.. Это гнусность! Это преступление!.. Я высказала мое отвращение к браку, я умоляла его. Да, Барнет, я умоляла… Он сказал: «Я хочу!» Я отвечала: «Хорошо!»… Вы пришли… и я ваша жена… А теперь я объясню вам, почему я ненавижу вас, которому меня продали… почему я говорю с вами откровенно, цинично, если хотите, и почему, наконец, вы будете подчиняться мне!

— Вот как? — спросил с улыбкой Вам. — Вы одаряете меня своей ненавистью?

— О, не смейтесь, — перебила она резко. — Потому что, возможно, очень скоро будете сожалеть, что насмехались надо мной. Помолчите пока. Итак, вы явились… Когда вы увидели меня в первый раз, то даже не взяли на себя труд скрыть от меня свое впечатление… Это была смесь жалости с отвращением. До отвращения мне мало дела, а жалости я не хочу! Я даже одно время думала, что, увидя мое безобразие, вы посовеститесь и откажетесь от постыдного брака. Вы не отказались. Позже я поняла, что вы не могли отказаться. Желая узнать, до чего дойдет ваша низость, я выказывала радость, которой, конечно, не чувствовала. Вы унизились до бесстыдных любезностей. Нет, я не забыла всего этого! Вы шептали мне на ухо нечто, похожее на приторные слова любви. Я содрогалась от стыда и бешенства, и не знаю, что помешало мне плюнуть вам в лицо. Но я сказала себе, что, возможно, через вас я найду путь к единственной цели моей жизни — к мщению и… не ошиблась. Судите сами…

По мере того, как Мария говорила, голос ее становился чище и звонче.

— Я рассудила так: «Этот человек женится на мне. Я внушаю ему отвращение. Никакое чувство, даже сожаление, не влечет его ко мне… С другой стороны, отец мой нисколько не заботится о моем счастье или несчастье… Все это доказывает, что я в настоящее время предмет торга, или кольцо цепочки, соединяющей этих двух людей… Они оба нуждаются во взаимной гарантии… гарантию эту составляю я…» Правильно ли я рассуждала? Да или нет?

Бам вздрогнул. Ясность ума, трезвость суждений, холодная и резкая логика ужасали его больше, чем прежнее бешенство.

— Вы, кажется, уже не смеетесь, — продолжала безжалостная женщина. — Вы боитесь Меси, Меси боится вас. Между вами существует тайна, разглашение которой может погубить вас обоих…

— Что вы имеете в виду?