Книги
Тайны Балтийской Атлантиды
Сакральный золотой медальон северо-западных славян
В районе славянского укрепленного святилища Арконы археологи обнаружили даже остатки сельди длиной около тридцати сантиметров (из чего явствует, что речь идет об очень давних временах). По свидетельству Гельмольда из Босау, Аркона была крупным центром не только языческого культа, но и торговли сельдью, в котором ежегодно в ноябре собиралось множество рыботорговцев. Большинство этих купцов прибывало, вероятно, из земель, лежавших к западу от Лабы-Эльбы. В Арконе рыботорговцев ожидал богатый сельдяной ассортимент. Вряд ли кто-либо из них оставался недовольным или разочарованным предложенным им товаром. Накопившиеся со временем в «культурном слое» поселений северо-западных славян IX–X веков, расположенных далеко от побережья Балтики, и обнаруженные археологами остатки сельдей, наряду с найденными при раскопках прибрежных поселений фрагментами неводов, грузил и даже сетевых поплавков со знаками владельцев, позволяют предполагать, что регулярным рыболовецким промыслом славяне занялись очень давно. В Волине к указанному времени уже существовал рыбацкий поселок с собственным причалом. Кроме того, археологами были обнаружены остатки коптилен и крючья, с помощью которых развешивалась рыба для копчения или вяления.
В поселениях с ярко выраженной и традиционной рыболовецкой специализацией издавна шла заготовка впрок даров моря, в первую очередь — сельди, но также наверняка и лосося, леща, речной камбалы и других видов пригодной в пищу рыбы — поначалу, возможно, лишь путем сушки или вяления[69] на деревянных рамах, открытых воздействию солнца и ветра, впоследствии же — прежде всего, путем засола. Пока что, ввиду отсутствия письменных свидетельств, трудно судить о масштабах вывоза заготовленной рыбы. Но, вероятно, эти масштабы были достаточно велики, ибо, очевидно, доля рыбы в рационе жителей прибрежных славянских селений была незначительной. Для северо-западных славян рыба служила, в первую очередь, предметом экспорта, а не продуктом внутреннего потребления. Даже в Волине-Волыне, расположенном близко к морю, непосредственно у Одер-Гаффа, эта доля в X–XI веках не превышала двух процентов. Факт же быстрого роста потребления рыбы в начале XII века, в конце которого доля рыбы в рационе местных жителей возросла до двадцати с половиной процентов, объясняется, вероятнее всего, изменениями социальной структуры и результатом христианизации, ибо в постные дни мясные блюда заменялись рыбными.
Посланцы новой для северо-западных славян веры в Иисуса Христа, очевидно, оказали прямое воздействие еще на одну отрасль славянской экономики, процветавшую, впрочем, и ранее, а именно — на бортничество (разведение диких пчел). Пчеловодством славянские землеробы занимались в ограниченных масштабах, пока рост спроса на его продукты не побудил отдельных земледельцев всецело посвятить себя этому промыслу, переквалифицировавшись в профессиональных пчеловодов-пасечников. Бортник, примерно на высоте пяти-шести метров над поверхностью земли проделывал с помощью полукруглого долота (так называемого «долбила») отверстие в стволе (преимущественно — сосны, но также липы, клена или стволе иного лиственного дерева). Проделанное в стволе облюбованного им дерева отверстие он снабжал съемной заслонкой, через которую дикие пчелы могли влетать в отверстие и вылетать из него. Вероятно, пчеловод смазывал готовую борть каким-то составом, привлекавшим пчел. Если ему улыбалась удача, он мог летом вырезать из борти мед, а к тому же весной — восковые ячейки, пустые пчелиные соты и мед, оставшийся с зимы. Мед служил для подслащивания пищи и производства медовухи, то есть медового вина, медового пива или попросту питьевого мёда, именуемого германцами словом «мет» (Met), очень схожим со славянским обозначением этого хмельного напитка — «мед». Воск был крайне необходим ремесленникам — например, ювелирам, изготавливавшим из него формы для литья. Как мед, так и воск были желанными предметами торговли, в первую очередь — экспортной, поскольку в христианских землях воск требовался в больших количествах для изготовления свечей (прежде всего, церковных).
Бортничество было промыслом, еще стоявшим в определенной мере на грани собирательства — ступени развития человеческого общества, естественно, давно уже оставленной славянскими племенами в прошлом. Тем не менее, собирательство все еще составляло важное дополнение к другим, более прогрессивным, формам хозяйственной деятельности. Резчик нуждался в сброшенных рогах «красной» копытной дичи (выражаясь охотничьим языком), а по-нашему, по-простому — благородных оленей, лосей, косуль — в кости и в янтаре; дубильщик — в дубовой коре; корзинщик — в ивовых прутьях; конопатчик-кораблестроитель — во мхе. Червецы[70], тёрн, бузина, горец птичий, щавель и желтый касатик использовались для окраски тканей. Кроме того, щавель или другие растения, содержащие много кислоты, были необходимы резчикам по кости, помещавшим сброшенные оленьи рога для дальнейшей обработки в кислотную ванну, приготовленную из сока этих растений. Вряд ли следует предполагать, что ремесленники, жившие и работавшие в ранних городских центрах, сами собирали эти виды сырья. Сбор последних был, скорее всего, делом женщин, молодежи и детей.
Даже если абстрагироваться от важной роли многочисленных растений в лекарском деле, их использования в качестве ядов для отравления стрел и птичьего клея, возможности того, что хмель, если и не повсеместно выращивался, то, во всяком случае собирался в виде дикого растения и использовался для приготовления пива, и от факта использования желудей не только для откорма скота, но и их добавления, в размолотом виде, в муку из зерновых (или, выражаясь по-славянски «жита»), плоды собирательства служили весьма весомым дополнением к обеспечению основ существования северо-западных славян. А вот дикие фрукты и овощи, лесные орехи, ягоды и прочее не слишком-то обогащали славянскую трапезу. И только грибы настолько ценились северо-западными славянами (как, оговоримся, и славянами вообще, включая автора настоящей книги, всех его друзей и близких) — в отличие от западногерманских племен — что по сей день немало восточногерманских топонимов хранят память об этой любви своих исконных обитателей к грибам.
Вне всякого сомнения, бывали времена, когда славянским собирателям приходилось выходить на промысел чаще, ибо — вопреки безмерно идеализированным представлениям, идущим со времен славянофилов, да и панславистов — скромность, терпимость, великодушие и человеколюбие у славянской знати были выражены не в большей и не в меньшей степени, чем у знати германской — немецкой или датской. Повсюду, где феодальная знать стремилась подчинить себе свободных землепашцев, простой народ страдал от оброков и барщин. Однако же процесс закрепощения протекал в области расселения северо-западных славян весьма неравномерно; лишь немногие племенные союзы нашли в себе силы сами, без внешнего принуждения, пойти по неизбежному пути в феодальное общество. В общество, более прогрессивное, при всех своих недостатках, чем прежнее. При мысли об этом, автор настоящей книги невольно вспомнил анекдот советских лет о демонстрации рабов в Древнем Риме под лозунгом: «Да здравствует феодализм — светлое будущее всего человечества!»… Нередко свободным земледельцам и исконным, родоплеменным порядкам и сообществам удавалось отстаивать основы своего существования на протяжении определенного (порой — достаточно долгого) времени, пока они не оказывались завоеванными соседними государствами. Причиной этого нередко было само существование таких государств. Так, например, славянские земли на западе граничили с Франкским (а впоследствии — Германским, как его принято называть в русскоязычной литературе, по сути же — Немецким) феодальным государством, внимательно следившим за тем, чтобы рядом с ним не возникло иного центра власти, могущего представлять для него угрозу. Согласно произведенным историками-медиевистами расчетам, германцы — франки и саксы-саксонцы — в период между военным походом властителя франков Карла Великого, будущего восстановителя, во всяком случае, в теории, (Западной) Римской империи — на славян-лютичей (в 789 году) и нашествием римско-германского императора Фридриха I Рыжебородого (Барбароссы) на Польшу (в 1175 году) вели в общей сложности сто семьдесят (!) войн со славянскими народностями.
Необходимость объединения всех общественных сил для отпора, оказываемого северо-западными славянами этим нападениям внешних врагов, способствовала сохранению у них казавшихся, в силу своей привычности, столь идиллическими форм общественной жизни и часто не позволял внутриславянским социальным противоречиям выходить на поверхность исторического процесса, оставляя их как бы под спудом. Не случайно, как, конечно, помнит уважаемый читатель, Ибрагим ибн Якуб писал о племени «вельтаба» и о его «большом городе у самого Мирового моря»: «Они не имеют царя и не терпят над собой единоличного правителя, властвуют же над ними сообща их старейшины.»
Вне всякого сомнения, военные столкновения на границах также могли вызвать к жизни движущие силы общественного прогресса. Однако предпосылки были негативными. Речь шла о весьма разных как в этническом отношении, так и в отношении уровня своего развития, в какой-то степени заброшенных (или занесенных, как кому больше нравится) судьбою на край света — или, во всяком случае — край славянского мира — ведь плодородные лессовые земли современных Чехии, Словакии и Южной Польши были заняты еще до их прихода другими славянами — группах (если не сказать — осколках) бывших участников славянской миграции, разрозненных из-за отсутствия способной сплотить их общей, консолидирующей идеологии, что отличало их, скажем, от переселявшихся в Ханаан ветхозаветных израильтян под предводительством Моисея и Иисуса Навина или от участников Крестовых походов. И это не укрылось от внимания Ибрагима ибн Якуба, не без одобрения заметившего, что не было бы, вероятно, никакого народа, способного помериться силами с воинственными славянами, если бы ты были едины, а не разделены на многочисленные племена. То и дело нападающие друг на друга, причем в союзе с якобы «исконно враждебными славянам» германцами (франками, саксонцами и данами-датчанами).
Враги северо-западных славян: саксонский конный воин
Достойное уважения упорство, с которым северо-западные славяне сопротивлялись своим недругам, стало, в конечном счете, причиной их военно-политического поражения и фактической гибели (если считать таковой прекращение их существования в качестве самостоятельного этноса и «растворение славян в германском море»). Ибо феодализм не означал только барщину и десятину, но и нес с собой усовершенствованное сельское хозяйство, технические новшества и ярко выраженное разделение труда, развитие городов и расширение торговли — целую волну экономического превосходства, поглотившую не только Юмну, но, к примеру, также область, или зону влияния, Рерика (простиравшуюся примерно от сегодняшнего Мекленбурга, бывшего славянского Микулинбора, до сегодняшнего Висмара, бывшего славянского Вышимира), а также Хедебю-Хайтабу (на юге нынешнего Шлезвига).
Все это, разумеется, происходило не в рамках явно и отчетливо выраженной причинно-следственной связи. К тому же фиксация на этнической принадлежности не слишком помогает понять ход событий. Повсюду, где на славянской земле приходила к власти феодальная знать, она, в случае народных восстаний, не задумываясь, призывала (как сказали бы историки-марксисты, «в своих классовых интересах») на помощь другие феодальные государства, как славянские, так и не славянские. Не важно, звали ли этих феодалов Вартислав, Кривоустый, Синезубый или просто Оттон. С каким бы ожесточением они ни враждовали и ни воевали друг с другом под знаменем этнических или религиозных предрассудков, это не мешало им охотно оказывать своим противникам помощь, вплоть до военной поддержки (не зря автор «Истории данов» Саксон Грамматик не без одобрения и даже восхищения пишет о славянах-поморянах, активно помогавших датскому королю-«крестоносцу» Вальдемару I овладеть священным городам славян-руян Арконой: «Поморяне под предводительством своих герцогов Казимара и Бугисклава, считая честью для себя биться на глазах у самого короля, также отважно шли на приступ городских стен, показывая при этом образцы выдающейся доблести. Их замечательные подвиги ласкали взор короля, заставляя его чувствовать по отношению к ним разом и благодарность, и восхищение…»), вступать с ними союзы и родниться с ними. В проигрыше всегда оставался угнетенный и ограбленный земледелец. Немецкий судебник века XIII — «Саксонское зерцало» — содержит, в качестве иллюстраций, двадцать четыре красочные миниатюры, наглядно отображающие социальную структуру тогдашнего общества, начинающуюся с самого Господа Бога, заканчивающуюся же саксонским крепостным крестьянином, славянином, славянкой и иудеем со связанными руками. Очевидно, иллюстрации «Зерцала» отражают реалии не слишком далекого прошлого, еще не успевшие совсем изгладиться из памяти средневекового миниатюриста.
Справедливости ради, следует заметить, что еще до начала процесса феодализации в областях расселения северо-западных славян существовала дофеодальная, так сказать, патриархальная форма эксплуатации земледельцев местной знатью посредством барщинных объединений крестьянских дворов (практиковавшаяся, впрочем, не только в славянских землях, но и, скажем, в Скандинавии, просуществовав там, в отдельных случаях, вплоть до XII века). Несколько ведших самостоятельное хозяйство крестьянских или ремесленных производителей принуждались землевладельцем — главой объединения — к уплате податей и безвозмездному труду на него в течение установленного срока. По-немецки такие барщинные дворовые объединения (существовавшие и в государствах под скипетром Каролингов) именовались «гоффербандами», а по-латыни — «вилликациями».
Пролетев столь быстро на спине старого аиста Эрменриха через несколько столетий, обратимся вновь к славянской экономике — на этот раз кустарным промыслам и ремеслам. Наличие богатых залежей дерновой, или луговой, железной руды в болотистых низменностях между Одером и Эльбой весьма благоприятствовало добыче и обработке железа (в этом деле славянские мигранты давно уже достигли высот мастерства). Металл выплавлялся в распространенных в описываемую нами пору раннего Средневековья небольших шахтных печах, именуемых в истории металлургии «сыродутными печами»[71]; используемые в других славянских областях в описываемое время металлургические печи в интересующей нас области рассления северо-западных славян найдены пока что не были. Получаемая таким образом крица содержала немало шлаковых примесей, загрязнений и пустот-раковин, которые приходилось устранять в ходе многократной проковки, или, как говорят в кузнечном деле — «вытяжки под молотом». Обнаруживаемое при этом кузнецами разное качество сырья учитывалось ими в ходе дальнейшей обработки. Так, к примеру, некоторые ковачи изготавливали режущую кромку из более твердого, содержащего больше углерода, металла, приковывая ее затем к так называемому «телу» оружейного клинка, выкованному из более мягкого и упругого железа.
Кузнецы-ковали северо-западных славян изготавливали почти все распространенные в описываемую эпоху железные предметы повседневного обихода, орудия труда, все, выражаясь современным языком, железные «комплектующие изделия» (или, если угодно, «оснастку» — гвозди, замки и т. д.) для деревянных построек, всякого рода «фурнитуру» и предметы вооружения. Особенно внушительное впечатление производят на нас, людей XXI века, выкованные ими так называемые «бородовидные (бородатые) топоры», датируемые XI–XII столетиями и отличающиеся расширением вниз передней части полотна с лезвием, в результате чего в другой части образовывалась выемка. Эти топоры появились, скорее всего, в Северной Европе, где были известны еще с VII–VIII веков. Термин произошел от норвежского названия этого топора — «скеггэкс» (Skeggøx), состоящего из слов skegg (борода) и øx (топор), соответствующего немецкому названию «бартакст» (Bartaxt), дословно «Борода-Топор». Кроме оттянутого вниз лезвия, их отличала прямая верхняя грань. Довольно скоро «бородовидные топоры» попали, через норманнов, в Центральную, а затем и в Восточную Европу, где получили широкое распространение. Вместе с тем они претерпевали различные модификации, что приводило к появлению их новых типов. Лезвие «бородовидных топоров» было перпендикулярно верхней грани и понемногу скруглялось к низу, что, помимо рубящих, придавало топору и режущие свойства. Кроме этого, такая конструкция позволяла брать топор под обух, так что лезвие прикрывало руку, что было удобно в некоторых случаях удобно и необходимо. К тому же выемка уменьшала вес топора. Все эти преимущества сделали «бородовидные топоры» популярными по всей Европе, где они применялись и как бытовые инструменты, и как оружие. Факт столь быстрого и успешного освоения кузнецами северо-западных славян производства этого заимствованного ими у норманнов оружия говорит об их незаурядном мастерстве.
Тем не менее, прямо-таки бросается в глаза следующая характерная особенность, отличающая результаты археологических раскопок в землях северо-западных славян от результатов раскопок в Польше, Чехии, Словакии и других славянских странах — сравнительно небольшой процент инструментов, предназначенных для массового производства определенных видов оружия или предметов снаряжения. Так, археологи при раскопках в областях расселения северо-западных славян почти не обнаружили свидетельств изготовления там мечей, кольчуг или шлемов. Тем не менее, кузнечное ремесло достигло у северо-западных славян уровня высокоразвитой хозяйственной отрасли. Как доказывают находки предназначенных на экспорт слитков, металлических полос, отливок, полуфабрикатов, многие кузницы славян южной Балтики работали не только для покрытия потребностей местного рынка.
Сырья, необходимого для переработки благородных и цветных металлов, в заселенной северо-западными славянами части южного Балтийского побережья, не имелось, а если и имелось, то его добыча была весьма затруднена. Поэтому множащиеся с начала IX века, причем в заметных масштабах, свидетельства успешного художественного творчества славянских ювелиров указывает на успешное развитие и других сфер экономической деятельности северо-западных славян, ибо только в обмен на их изделия в славянские области поступали серебро, бронза, медь и иные цветные металлы. Впрочем, золото использовалось лишь в редчайших случаях. До сих пор было найдено лишь незначительное количество женских золотых или позолоченных височных колец; биограф епископа Оттона Бамбергского сообщает о золотой столовой посуде и золотых сосудах, хранившихся в щетинском языческом капище, как и о золотом идоле, спрятанном волинскими жрецами при прибытии епископа. Впрочем, этот идол мог быть изготовлен не из чистого золота, а из дерева, покрытого листовым золотом или обитого золотом. Происходящая также из Волина, изначально предназначенная для языческих священнодействий и покрытая очень тонким слоем позолоты бронзовая лошадка (так называемый «конь Святовита») может послужить наглядным свидетельством крайне экономного и бережного расходования драгоценного металла западнославянскими умельцами.
Ювелиры северо-западных славян изготавливали не только украшения, но и предметы обихода. Целый ряд бывших у них в ходу техник декорирования изделий и достойное всяческого уважения художественное своеобразие образцов их мастерства свидетельствуют о высокоразвитых способностях и навыках, но нередко и о подражании более совершенным римским, ромейским («византийским»), арабским, скандинавским и западноевропейским образцам. Зримым доказательством безукоризненного художественного вкуса славянских ювелиров служат великолепные филигранные серьги в форме корзиночек, шейные кольца-гривны из переплетенных серебряных проволочек, а также височные кольца, подвешивавшиеся в свое время к головным повязкам — своеобразные и широко распространенные украшения славянских женщин. Многие из этих височных колец представляют собой изготовленные с большим искусством из листовой бронзы полые украшения, декорированные тщательно и с большим искусством нанесенными орнаментами. В общем и целом, среди орнаментов превалировали листья руты и пальметки, а также ромбы и иные геометрические мотивы, однако встречались среди них стилизованные изображения людей и животных, плодов и растений. Возможно, некоторые из них носили магический характер.
Ювелирные украшения из серебра (слева) и золота (справа)
Шейные гривны и височные кольца — характерные украшения славянских женщин