Труд высокообразованного и начитанного, сведущего не только в церковной, но и в античной литературе, Адама Бременского заметно выделяется на общем фоне современного ему летописания необыкновенной тщательностью и точностью, большой живостью изложения, благодаря использованию автором-составителем многочисленных устных и письменных источников, найденных Адамом не только в пределах Гамбургской епархии, но и в ходе поездки по Дании, где хронисту удалось получить ответы на интересующие его вопросы даже из уст самого датского конунга Свена Эдридсена («правдивейшего короля», как подчеркивает Адам в своей хронике). О прибалтийских славянах магистр поведал современникам и потомкам немало удивительных вещей:

«За лютичами (западнославянским племенным союзом, обитавшим на территории позднейшей немецкой Бранденбургской марки и на Балтийском побережье между устьями рек Варнов и Одер — В. А.), которых иначе зовут вильцами, протекает Одер, самая полноводная река в земле славян. В ее устье, там, где она впадает в Скифское озеро (Балтийское море — В. А.), расположен знаменитый город Юмна (упомянутая выше Юмне — В. А.), весьма оживленное местопребывание варваров и греков (то есть приверженцев греко-кафолической, или православной, ветви христианской веры — видимо, преимущественно, хотя и не только, русских — В. А.), живущих вокруг. Поскольку о великой славе этого города рассказывают многое и не всегда правдиво, мне также хочется упомянуть о нем кое-что, заслуживающее внимания. Это, действительно, крупнейший из всех расположенных в пределах Европы городов, который населяют славяне вместе с другими народами, греками и варварами. Приезжие саксы (саксонцы — В. А.) также получают возможность там жить на равных с прочими правах, но при условии не исповедовать открыто христианство. Ибо все они до сих пор блуждают в потемках язычества, хотя в отношении нравов и гостеприимства не найти более честного и радушного народа, чем они. Этот город богат товарами всех северных народов, нет ни одной диковинки, которой там не было бы. Там есть „Котел Вулкана“, который местные жители называют греческим огнем и о котором упоминает также Солин (латинский автор Гай Юлий Солин, живший в III в. после Р. Х. — В. А.). Нептун (это имя древнеримского морского бога, аналога греческого Посейдона, Адам Бременский использует иносказательно, в значении „водная стихия“ — В. А.) известен там троякого вида. Ибо остров тот омывается тремя рукавами, из которых один, как говорят, на вид очень зеленый, второй — беловатый, а третий — свирепствует неистовым течением в постоянных бурях. От этого города коротким путем добираются до города Деммина, который расположен в устье реки Пены, где обитают руны (раны, руяне — В. А.). А оттуда — до провинции Земландии (Самбии — В. А.), которой владеют пруссы („айстии“, или „эстии“[40] античных авторов — не славянское, а родственное литовцам балтское[41] племя, обитавшее к востоку от нижнего течения Вислы — В. А.). Путь этот проходят следующим образом: от Гамбурга или от реки Эльбы до города Юмны по суше добираются 7 дней. Чтобы добраться до Юмны по морю, нужно сесть на корабль в Шлезвиге или Ольденбурге. От этого города 14 дней ходу под парусами до Острогарда[42] (буквально „Восточного града“, то есть Новгорода Великого на Волхове — В. А.) Руси. (Адам Бременский. Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontifi (Деяния архиепископов Гамбургской Церкви), 22 (19).

Таково первое совершенно надежное и несомненное письменное упоминание Винеты. Ибо из „Юмны“ Адама Бременского постепенно — в зависимости от понятливости и тщательности позднейших переписчиков („списателей“, как говорили в прежние времена у нас на Руси») и издателей его хроники, — возникла латинизированная форма названия этого города — «Юмнета», а из «Юмнеты» — «Вимнета», «Виннета» и, наконец, «Винета». Подобные искажения можно зафиксировать лишь, начиная примерно с 1300 года. Их возникновению, на взгляд автора настоящей книги, способствовало то обстоятельство, что латинские литеры «и»(«У») и «V» («В») — Адам писал название «Юмна» по-латыни «Ivmne»[43] — в средневековых рукописных текстах, писавшихся часто только заглавными буквами нередко путались или взаимозаменялись (особенно если средневековые авторы сознательно подражали авторам древнеримской эпохи, в которую латинская буква «V» означала как «B», так и «У», позднелатинская же буква «U» была римлянам еще не известна). И в результате ошибок или невнимательности переписчиков, пропустивших букву «м» (m) в начальном слоге топонима или перепутавших ее с буквой «н» (n), а также поменявших в нем местами буквы «I» («и») и «V» («в»), изначально славянское название «Юмнета» (Ivmneta) превратилось в звучащее вполне по-латински, или, если угодно, вполне по-романски, «Виннета» (Vinneta) либо «Винета» (Vineta).

К нашему величайшему сожалению, достопочтенный магистр Адам не удосужился лично посетить описываемый им город, и его кажущиеся нам сегодня весьма причудливыми и путаными этнографические и географические сведения таят в себе для современного читателя немало загадок. Впрочем, не только для современного. Еще блаженной памяти канцелярист Томас Канцов из Вольгаста с полным на то основанием подчеркивал: «Греки (упоминаемые Адамом Бременским — В. А.), скорее всего — венды, прибывшие (в Юмну — В. А.) по торговым делам из Слафонии (Славонии, то есть, скорее всего, какой-либо населенной славянами области на Балканах — В. А.) или Фракии (современной Болгарии — В. А.), родственные (вендам Померании — В. А.) по крови и по языку, или русские, исповедующие веру греков (как известно, еще Императрица и Самодержица Всероссийская Екатерина II Великая во второй половине XVIII века именовала себя „главой греческой церкви“, именуемой впоследствии „греко-российской“ — В. А.)»… Что же касается географических познаний магистра Адама, то Деммин в действительности расположен отнюдь не «в устье реки Пены». Адам повторяет свое мнение в схолии (примечании на полях рукописи) 70(71) к написанной им хронике: «В устье реки Пены расположен крупный город, который называется Деммин (у продолжателей Адама — „сильнейший замок Димин“ — В. А.). Там — граница Гамбургской епархии». Впрочем, надо думать, Адам Бременский был по должности обязан точно знать границы своей епархии и, возможно, считал главной рекой Толлензе (реку на северо-востоке современной Германии, прославленную грандиозной битвой между древними племенами Северной и Центральной Европы в конце Бронзового века, примерно в 1250–1300 годах до Р. Х.), Пену-Пеену же — всего лишь ее притоком. Данный казус мог бы быть разрешен подобным объяснением, что, однако, не объясняет другие явные несуразности и нестыковки.

Так, к примеру «Скифским озером» в описываемое время, да и ранее, обычно называлось не Балтийское, а совсем другое, Азовское, море («Меотийское болото» или «Синус Синдикус» античных авторов), расположенное, как известно, в Северном Причерноморье, от которого до Балтики — «дистанция огромного размера», выражаясь словами незабвенного полковника Скалозуба из грибоедовского «Горя от ума» (чтобы пройти эту дистанцию, готам, в свое время, понадобилось около трех столетий). Адам же Бременский пишет о Балтийском море, как о «Скифском», в нескольких местах (IV, 10, 20). Возможно, было бы лучше перевести вызывающий у нас недоумение фрагмент латинского текста («In cuius ostio, qua Scyticas alluit paludes») на русский не как: «В ее устье, там, где она впадает в Скифское озеро», а как: «там, где она (река Одер — В. А.) впадает в Скифские болота». Но Адам проводит четкое различие между озером-морем и болотами, говоря однозначно о море-озере («Skythicum pelagus, litus, mare» — как, напр., в II, 21), и только лишь при описании Юмны, а также при перечислении в IV, 20 — о «Scythicae paludes». В данном случае, бременский хронист явно имеет в виду болота. Это представляется немаловажным, поскольку означает, что город Юмна располагался не на самом берегу, а в некотором удалении от морского побережья. Очень похоже на то, что речь опять-таки идет о заболоченной территории вокруг Щецинской лагуны.

Впоследствии живший через сто лет после Адама Бременского и продолживший его труд хронист Гельмольд из Босау (он же — Гельмольд Босауский) заменил упомянутые Адамом «Scythicae paludes» (лат. «Скифские болота») на «Balticum pelagus» (лат. Балтийское море — В. А.) — и, боюсь, это «уточнение» не было его единственным прегрешением перед своим маститым предшественником, текст которого Гельмольд счел возможным и необходимым исказить.

Долгое время велись ожесточенные споры и вокруг вопроса, что Адам Бременский подразумевал под «устьем Одера», или, говоря по-немецки, «Одер-Гаффом». Авторы, предполагавшие, что Винета была расположена не у Одер-Гаффа, то есть не у Щецинского залива[44], а на северо-западном побережье острова Узедом, неоднократно пытались доказать, что почтенный церковный историк, прозванный «Тацитом Севера», подразумевал под «устьем Одера» вытекающую из Одера реку Пе(е)нештром, именуемую иногда «каналом». Однако данная версия представляется весьма сомнительной и не нашла признания.

Вне всякого сомнение, описание, данное магистром Адамом, может быть истолковано по-разному. При этом не следует забывать, что географические сведения о Юмне и ее округе были получены Адамом не в результате собственных наблюдений, а лишь понаслышке. Нельзя поверить в возможность добраться от устья Одера «коротким путем» (совершив «короткое плавание на гребном судне» — В. А.) до города Дем(м)ина, как утверждает Адам Бременский. Поэтому и другие данные, приведенные Адамом, не должны безоговорочно приниматься на веру. Сказанное касается и приведенного в его хронике утверждения, что Юмна расположена напротив шведского торгового города Бирки (схолия 126 (127) «Бирка, которая расположена в центре Швеции, напротив славянского города Юмны, обращена к нему и равноудалена от всех берегов этого моря») и по соседству с островом Рюген, «Ругой» еще одного столь любимого нами в детстве «поморского сказания» графа Алексея Константиновича Толстого — «Ругевит» («Схолия 121 (117). Рюген — остров рунов[45] по соседству с городом Юмной, так что у них общий король…»). Как и к сведениям, приводимым продолжателями Адама, например, Гельмольдом из Босау, относящими утверждения об основании Юмны-Юмнеты римским императором Юлием Цезарем «к городу, который называется Волигост, а у ученых зовется Юлией Августой в честь основателя города Юлия Цезаря»[46].

Остров Ругия-Руга-Руен-Руян-Рюген на старинной карте

Тем не менее, необходимо подчеркнуть, что почтенный бременский магистр, невзирая на подобные огрехи его самого и его продолжателей, опирался при написании своей хроники, если и не на личные впечатления, то, во всяком случае, на сообщения опытных и достойных доверия путешественников, что доказывается приводимыми им данными о морских и сухопутных дорогах, ведущих в Юмну и из нее. И потому упомянутый им загадочный «Котел Вулкана» не следует считать плодом чьей-то неуемной фантазии или досужим вымыслом. Данному феномену наверняка есть иное объяснение. Правда, упоминание в связи с ним «греческого огня» делает вопрос еще более запутанным. Именуемая «греческим огнем» и примененная впервые, видимо, в VII веке при осаде столицы Восточной Римской (Ромейской, Греческой, «Византийской») империи — «Второго (Нового) Рима» — Константинополя (по-славянски — Царьграда) на Босфоре сарацинами (арабами мусульманами) зажигательная смесь — предшественница не столько огнестрельного оружия, как порой утверждают, сколько современного напалма — горевшая даже на поверхности воды и состоявшая (как полагает большинство экспертов) из серы, селитры и канифоли, выбрасывалась восточными римлянами на неприятельские корабли и сухопутные войска из особых труб, действовавших по принципу сифонов. Коль скоро первые достоверные сведения о «греческом (жидком, живом) огне» относятся к VII веку, Гаю Юлию Солину (жившему четырьмя столетиями ранее), о нем никак не могло быть известно. В действительности оный Солин (как давно уже было выяснено другими авторами) писал не о боевом «греческом огне» (и уж тем более не о «медицинском масле», как ошибочно полагали иные толкователи), но о сигнальных огнях, игравших роль маяков и горевших в древности на берегу в средиземноморских (преимущественно — греческих по происхождению) портах, указывая путь в гавань подходившим кораблям. Видимо, такой известный со времен Античности (если не раньше) «световой навигационный знак» и имел в виду Адам Бременский, упоминая о «котле Вулкана». Тем более, что слово «греческий» в его эпоху было равнозначным слову «ромейский» («византийский»), а «ромейские» неугасимые сигнальные огни в Х — ХI столетиях горели и светили мореплавателям в разных местах восточного Средиземноморского, да и Черноморского побережья.

Враги северо-западных славян: франкский конный воин

Упомянутый выше, убежденный в тождестве Винеты и Волина, польский археолог Владислав Филиповяк много лет провел в поисках месторасположения описанного, как он был убежден, Адамом Бременским подобного сигнального огня. Он стремился найти наиболее благоприятное место для подачи световых сигналов парусникам, идущим вниз по течению Одера, с целью указать им дорогу на Каммин-Камень Поморский, Волин-«Волын», к Свине, Узедому и к Пе(е)нештрому. Поскольку моряки, застигнутые наступлением темноты в опасном своими мелями, короткими волнами и непостоянными ветрами Щецинском заливе, действительно крайне нуждались в сигнальном огне. И, наконец, объединенными усилиями археологов и современных навигаторов удалось, наконец, обнаружить такое место к югу от волинской Висельной горы (или, по-немецки, Гальгенберга). Примечательно, что именно в том месте археологам в ходе раскопок удалось найти большое количество древесного угля, указывающее на то, что там долгое время поддерживался большой огонь. Сведения об устройстве таких «маяков» волинцы могли получить из Древней (Киевской) Руси, с которой они, несомненно, поддерживали тесные торговые связи. При раскопках Витичева на Днепре, в сорока километрах от Киева, советские археологи раскопали остатки построенного по «греческому» («ромейскому») образцу маяка, вероятно, послужившего образцом для волинского (то есть юмнетского = винетского!) «греческого огня», или «котла Вулкана».

Прежде чем заняться вплотную судьбою Юмнеты, автору настоящей книги представляется, однако же, необходимым сделать отступление, немаловажное для нашего дальнейшего повествования.

В период с IX по XII век ход истории мог сыграть в судьбе протогорода (или, точнее, раннего поселения городского типа) вроде описанного Ибрагимом ибн Якубом и Адамом Бременским, почти столь же роковую роль, как разрушительный всепоглощающий потоп — в судьбе легендарной Винеты. Дело в том, что феодальные государства, образующиеся или укрепляющиеся на поморских, польских, немецких и скандинавских землях, всячески стремились поглотить весьма преуспевшие в своем экономическом развитии сообщества северо-западных славян между реками Лабой-Эльбой и Одрой-Одером. Успешному продвижению упомянутых феодальных государств (пальма первенства в этом кровавом, хотя и прогрессивном, процессе — прогресс, увы, всегда оплачивается кровью! — принадлежала Франкской державе[47]) на эти «ничейные» (с их точки зрения, как не подчиненные «законной, Богом освященной», то есть — монархической, и притом — христианской власти) в немалой степени способствовала политическая разобщенность и являвшаяся следствием этой разобщенности несогласованность ответных действий северо-западных славянских племен, за исключением упомянутых выше, неизменно враждебных друг другу, вильцев-лютичей и бодричей-ободритов, обитавших на территории позднейших германских земель Мекленбурга и Гольштейна-Голштинии (в восточной части последней). Наступление поморских, польских, немецких и скандинавских (а не одних только немецких) феодалов на северо-западных славян велось под знаменем христианства — религии (или, говоря по-современному — идеологии), неразрывно связанной в описываемый период с феодальным общественным строем, предполагавшим (в отличие от мира исконных славянских верований) разделение общества на господ и рабов, а также способствовавшей созданию и укреплению централизованной государственной монархической власти — не зря еще епископ Кесарийский Евсевий, автор жития первого римского христианского императора Константина I, констатировал, что «Римское царство, явившееся с тех пор (с момента объявления христианства государственной религией оным императором, или, по-нашему, по-русски, святым равноапостольным царем Константином I Великим — В. А.) монархическим, и учение Христово расцвели вместе, в одно и то же время, сила Спасителя нашего сокрушила многоначалие и многобожие демонов и всем людям, эллинам и варварам, проповедовала единое царство Божие».

Этой-то могущественной силе, крайне динамичной и весьма опасной для прежних верований и порядков северо-западных славян, в силу необходимости должен был оказать сопротивление и наш сказочный город, находившийся все еще под управлением не Божьей милостью монарха-самодержца, а «своих старейшин, владычествовавших над ними сообща».

К делу церкви сердцем рьяный, Папа шлет в Роскильду[48] слово И поход на бодричаны[49] Проповедует крестовый: «Встаньте! Вас теснят не в меру Те язычники лихие, Подымайте стяг за веру, — Отпускаю вам грехи я (…) Все, кто в этом деле сгинет, Кто падет под знаком крестным, Прежде чем их кровь остынет — Будут в царствии небесном!» Граф А. К. Толстой. «Боривой»

Уважаемый читатель уже узнал из настоящей книги о вооруженной борьбе славянского племени «вельтаба» с войсками польского князя, да и Адаму Бременскому было хорошо известно о военных походах под знаком христианского Креста (хотя и до официального начала эпохи Крестовых походов, датируемой, как известно, 1096 годом) на славян, в том числе — и на «знаменитейший и богатейший город Юмну»:

«Король Магнус (Магнус I, король Норвегии, ставший в 1042 по наследственному договору также королем Дании, о чем нам с уважаемым читателем уже известно — В. А.) был любим данами за свою справедливость и храбрость, но страшен для славян, которые после смерти Кнута беспокоили Данию[50]. Ратибор, славянский князь, был убит данами (…) Желая отомстить за его смерть, винулы (в данном случае — венды-славяне, хотя изначально этнонимом „винулы“ именовали себя германцы-лангобарды — В. А.) уже тогда явились со всем своим войском и, разоряя окрестности, дошли до самого Рибе. А король Магнус, возвращаясь в это время из Норвегии, случайно высадился в Хедебю. Тут же собрав отовсюду датские силы, он встретил покидавших Данию язычников на полях Хедебю. Там, как говорят, было убито 15 000 человек, после чего мир и радость были обеспечены христианам на все время правления Магнуса».

Враги северо-западных славян: франкские воины Карла Великого

В схолии 56 (57) к тексту хроники Адама Бременского говорится конкретно о морском набеге — «викинге» — конунга Магнуса на Юмну:

«Король Магнус с сильным флотом осадил богатейший славянский город Юмну. Обе стороны понесли равные потери. Магнус устрашил всех славян. Он был благочестивым юношей невинной жизни; поэтому Бог и даровал ему победу во всем».