Утверждение власти короны и креста над очередной областью неизменно означало для последней конец самоопределения и независимого развития. Одним из путей, которым те северо-западные славяне, что жили на самом балтийском побережье, пытались вырваться из-под двойного гнета, был морской разбой — весьма распространенная со времен седой древности форма первоначального (по Марксу-Энгельсу и иже с ними) накопления, в которой поморяне вовсе не были новичками, ибо практиковали ее издавна. Теперь же морской разбой показался им выходом и спасением от угрозы обнищания. Вот и град Юлин стал, выражаясь языком нордических саг, «гнездом вендских соколов». Не зря и Прибислав ссылался в своих жалобах епископу (и, надо думать, саксонским вельможам) на все возраставшую нужду, толкавшую вагров на занятие пиратством:

«Что же остается другое, нежели, покинув землю, не уйти на море и жить там в пучинах. И разве наша вина, если мы, изгнанные с родины, возмутим море и отберем дорожные деньги у данов или купцов, которые плавают по морю? Разве это не будет вина государей, которые нас на это толкают?»

К сказанному Прибислав прибавил: «Если герцогу и тебе угодно, чтобы у нас с (саксонским — В. А.) графом (Адольфом — В. А.) была одна и та же вера, пусть будут нам даны права саксов на владения и доходы, и мы с охотой станем христианами, построим церкви и будем платить причитающуюся с нас десятину».

Епископ и граф Адольф сделали из слов Прибислава надлежащие выводы, повелев впредь проповедовать слово Божие славянам на понятном тем языке (хотя необходимость этой меры, казалось бы, должна была быть ему очевидной с самого начала — как, скажем, просветителям славян светом христианской веры «с другого конца Европы» — святым братьям-миссионерам Кириллу-Константину и Мефодию!):

«И епископ Герольд освятил церковь в честь св. Иоанна Крестителя, при чем присутствовали, проявляя свою преданность Господу, благородный граф Адольф и его благочестивейшая супруга Мехтильда. И повелел граф народу славянскому, чтобы он приносил своих покойников для погребения во двор церкви и по праздникам сходился бы в церковь слушать слово Божье.

А слово Божье, согласно порученному ему посланничеству (проповеднической миссии — В. А.), излагал им пастырь Божий Бруно, имея проповеди, составленные на славянском языке, которые произносил понятно для народа. И с этого времени славяне воздерживались приносить клятвы у деревьев, источников и камней, а застигнутых на каких-либо преступлениях приводили к своему священнику, чтобы тот испытывал их (раскаленными — В. А.) железом или лемехами. В эти дни славяне распяли на кресте одного дана. Когда Бруно известил об этом графа, тот призвал их к суду и наложил на них денежную пеню. И отменил этот вид смертной казни в своей земле…».

Вот мы и дошли, наконец, до последнего летописца, способного передать нам сообщения, непосредственно касающиеся судеб загадочной Винеты. Ибо, хотя датский священник и хронист Саксон Грамматик немногим позже занес на пергамен удивительные сведения о славянском городе Юлине, автору настоящей книги не хотелось бы пока что обращаться к его свидетельствам. Поскольку оригинал хроники Саксона (естественно, рукописный) сохранился лишь в виде отдельных фрагментов, существуют веские подозрения, что первый издатель этой хроники в печатном виде некоторые изменил некоторые указания на расположение населенных пунктов по собственному вкусу. Впоследствии мы коснемся подробнее вопроса обоснованности или необоснованности подобных подозрений. Впрочем, свидетельства Саксона, в нашем случае, представляются, хотя и небесполезными, но отнюдь не необязательными.

Итак, нашего последнего, по времени жизни, свидетеля звали Гельмольд. Он был родом из селения у Плёнского (по-польски — Плуньского) озера на северном берегу Эльбы. Это местечко, расположенное изначально в населенной славянами области Вагрии (откуда происходил красноречивый обличитель «неправд» христианских миссионеров Прибислав), называлось Босау, или Бозау[56] (Bosau, Buzu, Bozoe, Buzoe, Bozove). Основываясь на трех последних написаниях, некоторые историки считали, что славянское название этого поселка, лежавшего на Плуньском озере, было Божово[57]. Возможно, именно данное обстоятельство вдохновило Гельмольда Босауского на написание «Славянских хроник». Содержащиеся в этих хрониках сведения о событиях до 1066 года Гельмольд заимствовал — в форме прямых или перефразированных — цитат из труда Адама Бременского. В эпоху, когда такие летописи существовали только в форме рукописей, подобное заимствование было не только обычным делом, но и всячески приветствовалось, ибо свидетельствовало о начитанности, так сказать, заимствователя-«списателя» (понятий «плагиат» и «плагиатор» в ту пору не существовало), его знакомстве с вопросом. Кстати говоря, сказания о Винете неоднократно переписывались (а затем — и перепечатывались) вплоть до нашего времени, и это никого, похоже, не смущало (да и поныне не особенно смущает). При описании событий, происходивших в 1066–1115 годах, Гельмольд использовал как устные сказания, так и письменные документы; при описании событий после 1171 года — не только письменные документы, но и опросы очевидцев, как и свои собственные впечатления о событиях, которым сам был свидетелем. При этом, разумеется, те или иные события оставались ему неизвестными (так, например, он не получил известия о завоевании войском датских и поморянских крестоносцев славянского города Арконы в 1168 году и потому не отразил столь важное событие на страницах своих хроник), однако же он, как и другие, как до, так и после него, не мог не поддаться чарам прекрасной и загадочной Винеты:

«Там, где кончается Полония (Польша — В. А.), мы приходим к обширнейшей стране тех славян, которые в древности вандалами, теперь же винитами, или винулами, называются (широко распространенное не только в Средние века, по дожившее и до наших дней ошибочное отождествление древних германцев-вандалов, или венделов, а также германцев-винулов, или винилов[58], то есть лангобардов[59], сыгравших немалую роль в истории поздней Римской империи, по одному лишь созвучию этнонимов, с позднейшими северо-западными славянами — В. А.). Из них первыми являются поморяне, поселения которых простираются вплоть до Одры. Одра же — это самая богатая река в славянской стране, она начинается в дикой чаще в земле моравов, расположенной на востоке от Богемии (Чехии — В. А.), где берет начало и Эльба. Они отстоят одна от другой не на очень большом расстоянии, но текут в разных направлениях. Ибо Эльба стремится на запад и в верхнем своем течении омывает земли богемцев и сорбов, средним разделяет славян и саксов, нижним течением отделяет Гамбургскую епархию от Бременской и победительницей вступает в Британский океан. Другая река, т. е. Одра, направляется к северу, пересекает землю винулов, отделяя поморян от вильцев. В устье Одры, где она впадает в Балтийское море, некогда находился знаменитейший город Юмнета (Винета — В. А.), место, весьма часто посещаемое варварами и греками, живущими в его окрестностях. О величии этого города, про который ходит много и при этом едва ли заслуживающих доверия рассказов, следует сообщить кое-что, достойное того, чтобы оно было снова повторено. Это действительно был самый большой город из всех имевшихся в Европе городов, населенный славянами вперемешку с другими народами, греками и варварами. И саксы, приходя сюда, [тоже] получали право жить [в нем], на том только условии, что, живя здесь, не будут слишком явно проявлять своей христианской религии. Потому что все [жители этого города] до самого его разрушения пребывали в языческом заблуждении. Впрочем, по нравам и гостеприимству нельзя было найти ни одного народа, более достойного уважения и более радушного [чем они]. Этот город, богатый товарами различных народов, обладал всеми без исключения развлечениями и редкостями. Рассказывают, что один данский король, сопровождаемый огромным морским войском, разрушил этот богатейший город до основания. Памятники (развалины — В. А.) этого древнего города сохранились до сих пор. Море там троякого вида. Ибо остров тот омывается тремя рукавами, из которых один, как говорят, на вид очень зеленый, второй — беловатый, а третий — свирепствует неистовым течением в постоянных бурях».

Нетрудно понять, что источником, из которого Гельмольд Босауский почерпнул свои сведения, была летопись Адама Бременского. Однако, в отличие от хроники почтенного магистра Адама, Гельмольд описывает Юмнету-Винету как город, хотя и существовавший в прошлом, но в его, Гельмольда, время совершенно разрушенный, от которого остались только руины и воспоминания. Таким образом, оказывается разрушенным не только этот «знаменитейший город Европы», но и наш логический вывод: племенной центр славян-«вельтаба» — Юмна-Юлин-Волин. Спору нет — Юлин-Волин-«Волын» в описываемую эпоху не раз подвергался опустошительным морским набегам-«викингтогам» датчан-данов-«доней». Как писал граф Алексей Константинович Толстой о трех предводителях одного из таких «викингтогов» — Эрике, Свене и Кнуте: