Итак, выехав из Дании, они неожиданно явились к упомянутому городу По случайности тамошний король был далеко оттуда, поэтому знатнейшие и множество народу не могли объединиться. Там оставался только (…) Херигарий, префект[29] этого места, вместе с некоторыми из купцов и народа. Оказавшись в весьма стесненном положении, они бежали в находившийся поблизости город и стали обещать своим богам, а вернее бесам, многочисленные жертвы и обеты, спрашивая, помощью кого из них они спасутся в столь великой опасности.
Но поскольку этот город был не слишком укреплен, а сами они недостаточно многочисленны для того, чтобы сопротивляться, они отправили к врагам послов, предлагая руку мира. Король сказал, что для выкупа города они должны уплатить сто фунтов серебра и тогда получат мир. Они, согласно требованию, немедленно выслали просимое, которое и было принято вышеупомянутым королем. Тогда даны, которые с неудовольствием согласились на подобный договор, потому что он был заключен не так, как они желали, замыслили внезапно ворваться к ним, совершенно разграбить это место и сжечь его до основания, ведь они знали, что каждый тамошний купец имел больше, чем они получили, и никак не могли стерпеть такого коварства.
Так между собой порешив, они стали готовиться к разграблению города, в который бежали жители Бирки, и это стало известно последним. Поэтому они снова собрались вместе и, поскольку у них совсем не было сил сопротивляться, а надежды на бегство не оставалось, они стали утешать друг друга, говоря, что следует принести жертвы богам».
Однако, пристыженные пламенно уверовавшим во Христа градоначальником Хернгарием, посоветовавшим им молить вместо языческих богов о помощи христианского Всевышнего Бога, горожане «единодушно и по доброй воле вышли, согласно их обыкновению, на луг и обещали за свое освобождение посвятить Господу Христу пост и раздать милостыню.
Резные костяные гребни из Волина, возможного прообраза Винеты
Между тем упоминавшийся король стал предлагать данам бросанием жребия разузнать, будет ли это место по воле богов ими разграблено. Он говорил: „У них много сильных и могущественных богов, там уже даже построена церковь, и многие там почитают Христа, сильнейшего из богов, и, возможно, Он каким-либо образом желает помочь верующим в него. Поэтому необходимо выяснить, будет ли нам на это божественное позволение“. Даны, ибо таков у них обычай, никак не могли от этого отказаться. Итак, вопросили посредством жребиев и обнаружили, что с их удачей они не смогут ничего добиться и Бог не разрешает им предать это место разграблению. Затем они вопросили, в какие края им должно отправиться, дабы приобрести себе богатство и не возвратиться домой пустыми (с пустыми руками
Несомненно, приведенные епископом Римбертом сведения крайне неопределенны, если не сказать — туманны. Под разграбленным датскими викингами «городом в пределах славов» он мог подразумевать любой населенный пункт на южном побережье Балтийского моря, ибо «пределы славов» в описываемое время, особенно простиравшиеся на восток от Передней Померании, были весьма богаты потенциальными объектами, заманчивыми на предмет их разграбления. Тем не менее, ясно, что благочестивый агиограф, то есть автор (или соавтор) жития святого, вел речь о поселении, расположенном либо на самом побережье, либо не слишком далеко от него. Ибо, во-первых, разграбить его намеревались не сухопутные, а морские разбойники, и, во-вторых, имевшихся в их распоряжении вооруженных сил — команд тридцати двух кораблей — было бы недостаточно для совершения глубокого вторжения в глубь материка, чреватого тяжелыми потерями.
Другие данные, содержащиеся в житии Ансгария, позволяют отнести этот «викинг» (в данном случае — морской грабительский набег) к периоду 830–832 гг. Польский археолог Владислав Филиповяк, десятки лет руководивший раскопками в Волине[30] и его окрестностях, считал, что нашел именно там развалины разоренного теми датчанами поселения, ибо обнаружил в культурных слоях волинского городища следы пожаров и разрушений, датируемых указанным временем. Как бы то ни было, мы вправе расценивать житие Ансгария как одно из самых ранних доказательств существования на Балтийском побережье богатых славянских поселений, чье богатство влекло к себе грабителей из весьма отдаленных земель.
В 1086 году андалусский[31] (испанский) «мавр» (араб) Абу Убайд Абдуллах ибн Абдул-Азиз аль-Бакри (Бекри) из Кордовы написал «Книгу путей и стран» (известную в русском переводе также под названиями «Книга путей и государств» либо «Книга путей и царств»), в которую включил, между прочим, описание странствий иудея Ибрагима ибн Якуба (Авраама бен Якова). Этот Ибрагим ибн Якуб объездил в Х веке Чехию (Богемию), Саксонию и Мекленбург в поисках дорогих товаров, к числу которых относились, несомненно, и рабы (или, выражаясь языком тогдашних русских летописцев — «челядь»). Кстати говоря, вошедшее во многие европейские языки слово «склавы» или «славы» в значении «рабы», очень похоже на слово «славяне»; очень часто эти слова употреблялись в «христианском мире» как синонимы. Следует заметить, что славянские, германские и угрофинские[32] военнопленные, обращенные в рабов (арабск. «сакалиба», явно производное от слова «склавы»), весьма ценились в тогдашней Испании, находившейся под властью мавров-мусульман. Дела (рабо)торговые (в по некоторым версиям — также дипломатические) привели Ибрагима ибн Якуба ко двору властителя Священной Римской империи[33] кайзера (императора) Оттона I (936–973), поведавшего восточному купцу не только удивительную историю о некоем городе, населенном амазонками, но и о славянском племени, или народе «убаба» (в некоторых списках — «унана», а порой — «вельтаба»):
«Он (этот славянский народ —
Враги северо-западных славян: польские конники эпохи Мешко I и Болеслава Храброго
Должно быть, эти «убаба-унана-вельтаба» и впрямь были весьма богатым и могущественным племенным сообществом, коль скоро они привлекали жадные взоры «римского» (согласно его официальному титулу, фактически же — германского) императора и успешно противостояли Мешко I, сумевшему подчинить своей власти все племена между Вислой и Одрой (или, по-немецки, Одером). Ясно также, где располагались места поселений «вельтаба» — в «болотистых землях» у Щецинского залива, к северо-западу от королевства Мешко.
В то же время вызывает большие сомнения утверждение мавританского автора (со слов иудейского купца и дипломата), что город славян-«вельтаба» имел двенадцать ворот. Обычно двенадцать ворот ведут к двенадцати дорогам и наоборот, в противном же случае — в таком количестве ворот нет никакого смысла. А городов, нуждавшихся в двенадцати воротах, в то время в той местности не было, да и быть не могло. Вероятно, Ибрагим ибн Якуб (а вслед за ним — и включивший его путевые заметки в свой труд Абу Убайд Абдуллах ибн Абдул-Азиз аль-Бакри) использовал числительное «двенадцать» как синоним слова «много», дабы показать величину города, имевшего много ворот. Такое делалось нередко до и после них. Пусть уважаемый читатель вспомнит, скажем, двенадцативратный град «Апокалипсиса». Или восторженное описание венецианским купцом и «земли разведчиком» Марко Поло «небесного града» Ханбалыка (современного Пекина) с его двенадцатью воротами и двенадцатью же сотнями мостов (не зря автора «Книги о разнообразии мира» прозвали «Миллионом»)…
Довольно странным представляется также месторасположение столицы племени «вельтаба» на самом берегу «Мирового моря», то есть, в данном случае — Балтийского моря, не соответствующее тогдашним обычаям и правилам закладки городов. Не говоря уже о том, что ранние поселения городского типа возникали только в районах с соответствующей экономической базой — в центре территорий, пригодных для земледелия и скотоводства, подобные населенные пункты строились в глубине материка, во избежание постоянно нависавшей над побережьями угрозы внезапных нападений с моря. Уже достигшие в указанное время процветания, важные центры морской торговли — такие, как Дорестад[36], Хедебю (Хайтабу)[37], Ральсвик, Менцлин, Волин («Волын» толстовского «Боривоя»), Трусо[38] или «город готов» (по Адаму Бременскому) Бирка — были расположены в большем или меньшем удалении от морского побережья. Что не мешало летописцам именовать их «морскими» или «приморскими» городами. Так, например, Адам Бременский без тени сомнений называл в своей латинской хронике город Альдинбург (Ольденбург), расположенный — ни много, ни мало! — на расстоянии пяти километров от Кильского фьорда[39] и в пятнадцати километрах от Любекской бухты, civitas maritime, «цивитас маритиме» (то есть «морским городом»).
Бирка
Что же касается вооруженной борьбы славянского племени «вельтаба» с польским князем Мешко I, то данный упомянутый Ибрагимом ибн Якубом факт позволяет ассоциировать «вельтаба» с жителями Волина, успешно отражавшими как раз в указанное время попытки польского князя, заключившего военно-политический союз с Болеславом Чешским, подчинить Волин своей власти. Не стоит удивляться и тому, что при дворе римско-германского императора Оттона I было сочтено уместным поведать андалусскому купцу о сопротивлении, оказанном славянским племенем «вельтаба» завоевательным поползновениям Мешко. Хотя бы потому, что саксонский граф Вихман II, противившийся проводимой императором Оттоном I политике централизации — или, говоря по-нашему, по-русски — «собирания» немецких земель — и заручившийся для этого помощью воинственных северо-западных славян, принял в конфликте с Мешко I сторону жителей Волина. В ходе этой вооруженной борьбы Вихман II был убит в 967 году, в котором волинцы потерпели окончательное поражение от поляков. Тем не менее, побежденные, похоже, все же сохранили на какое-то время свою самостоятельность.
Вполне достоверным представляется также сообщение, что вельтабская гавань была построена «из расположенных рядами древесных стволов». В ходе долгих и утомительных подводных раскопок, начатых в 1952 году, с использованием кессонов, польские археологи установили, что и причалы древнего Волина были укреплены расколотыми пополам и обтесанными дубовыми бревнами. Раскопки, продолжавшиеся до 1985 года, позволили сделать вывод, что длина волинских причалов составляла от двухсот пятидесяти до трехсот метров. Коль скоро это так, Волин-Волын был в IX–X веках крупнейшим портом на всем Балтийском побережье.
Не зря писал наш незабвенный стихотворец граф Алексей Константинович Толстой в своем поморском сказании «Боривой» о том, как датские морские грабители устремляли бег своих ладей «к башням города Волына». Им там явно было чем поживиться…
Перейдем теперь к самому важному и надежному письменному свидетельству существования «большого, богатого торгового города» в Передней Померании. Это свидетельство содержится в завершенной примерно к 1076 году, написанной на латыни — языке международного общения образованных людей западной части тогдашнего христианского мира (мыслившего себя, как продолжение Римской империи — «вечного Рима», «Рома этерна») — исторической хронике «Деяния понтификов (архиепископов) Гамбургской церкви» (лат. Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontifi), вышедшая из-под пера уже многократно упомянутого выше Адама Бременского, в бытность его магистром (или, выражаясь современным языком — директором) школы при Бременском кафедральном соборе. К историческому труду, написанному Адамом, непосредственно примыкают «Славянские хроники» его продолжателя Гельмольда из Босау (Бозау), в свою очередь продолженные Арнольдом Любекским. Последний заслуживает, на взгляд автора настоящего правдивого повествовани, особого упоминания. Арнольд Любекский побывал с крестоносцами в Святой Земле и оставил нам — задолго до потомка венетов Марко Поло! — вошедшее в «Славянские хроники» описание загадочного измаилитского военно-духовного братства низаритов-гашишимов (или, по-нашему, ассасинов) — противников, партнеров и «мусульманских двойников» рыцарей христианского военно-монашеского Ордена бедных соратников Христа и Храма Соломонова (храмовников-тамплиеров):
«Замечу, что в землях Дамаска, Антиохии и Алеппо живет в горах некий сарацинский народ, который на своем языке называется ассасины, а у романских народов зовется людьми Горного Старца. Эти люди живут без всякого закона, вопреки сарацинскому обычаю едят свиное мясо и живут со всеми женщинами без разбору, в том числе с матерями и сестрами. Они обитают в горах и считаются непобедимыми, ибо укрываются в чрезвычайно укрепленных замках. Земля их не слишком плодородна, и они живут в основном за счет скотоводства. Они имеют меж собой повелителя, который внушает сильный страх всем сарацинским князьям, и ближним, и дальним, а также соседним христианским правителям, ибо имеет обыкновение убивать их удивительным образом. Вот как это происходит. Этот правитель имеет в горах многочисленные и прекраснейшие дворцы, окруженные очень высокими стенами, так что проникнуть туда можно только через небольшую и тщательно охраняемую дверь. В этих дворцах он велит с малолетства воспитывать многих сыновей своих крестьян и обучать их различным языкам, а именно: латинскому, греческому, романскому, сарацинскому и многим другим. Их учителя внушают им с раннего детства и до совершеннолетия, что они должны повиноваться своему повелителю во всех его словах и приказах; если они будут это делать, то он, имея власть над живущими богами, подарит им все радости рая. Их учат также, что они не смогут спастись, если вздумают в чём-либо противиться воле правителя. Замечу, что они с самого детства живут в этих дворцах как в заключении, не видя никого из людей, кроме своих учителей и воспитателей, и не слыша ничего иного, пока их не вызовут к князю для совершения очередного убийства. Когда они оказываются перед князем, тот спрашивает у них — намерены ли они повиноваться его приказам, чтобы он помог им попасть в рай. А они, как их учили, отбросив все возражения и сомнения, бросаются ему в ноги и с величайшей ревностью отвечают, что готовы исполнить всё, что он им прикажет. Тогда правитель дает им золотой кинжал и посылает, чтобы убить какого-нибудь князя по его указанию…». Впрочем, довольно о этом…