Жить под крылышком у жены было легко и приятно. Не испытывая никаких отрицательных эмоций, Кряжин с оптимизмом смотрел в своё безоблачное, светлое будущее. Но после открытого выяснения отношений всё изменилось в одночасье: лишившись верного источника дохода, Кирилл вдруг осознал, что найти какой-нибудь приемлемый выход из сложившейся ситуации ему будет крайне сложно. Уходить из института, не доучившись последних двух лет, хоть он всего-навсего и областной педагогический, было определённо глупо, но браться за переводы в одиночку было, пожалуй, ещё глупее.

Несмотря на любовь к собственной персоне, Кирилл объективно оценивал свои реальные возможности. Понимая, что деньги с неба не посыплются, он вполне ясно осознавал: вопрос с подработкой нужно решать в течение нескольких недель, иначе с институтом придётся распрощаться навсегда. Ещё спасибо покойному дядюшке Крамскому, до сегодняшнего дня у него над головой не висело домоклового меча — армии, потому как согласно неофициальной договорённости с военкоматом у него, Кряжина Кирилла Савельевича, 1943 года рождения, уроженца деревни Озерки, имелась отсрочка от строевой службы, позволявшая не думать о призыве, как минимум, до окончания института.

Мысли о пропитании были поистине отвратительны: задевая скрытые струны в душе Кряжина, они доводили его до полного отупения, но другой, гораздо более важный вопрос заставлял его сердце сжиматься в один дрожащий комок. Отдавая в собственность молодых современную однокомнатную квартиру, покойный Михаил поставил одно маленькое условие, показавшееся тогда Кириллу несущественным. Ордер и все сопутствующие документы были оформлены на племянницу Михаила, то есть на Марью. Тогда, четыре года назад, это казалось вполне естественным и в предвкушении грядущего переезда в столицу прошло почти незамеченным. Но теперь жизнь поворачивалась к Кирюше совсем другой стороной, и проклятый квартирный вопрос мог выйти боком.

Уговаривая Кирилла сохранить прописку в Озерках, Крамской рассчитал всё верно: природная прижимистость не позволила Кряжину отказаться от дома в деревне. При любом раскладе, что бы ни случилось с одинокой матерью, единственным наследником был он. Уповая на долготерпение Марьи и свою неотразимость, Кирюше даже не приходило в голову, что дядюшка предлагает ему московскую жизнь на птичьих правах. Пребывая в полной уверенности, что женитьба на Марье делает его полным хозяином всего ей принадлежащего, он потерял бдительность и остался с носом.

Представив последствия своей выходки в полном масштабе, Кряжин покрылся холодными мелкими мурашками и почувствовал, как по его позвоночнику побежали капли противного ледяного пота. Отказываясь повиноваться, мысли расползались на мелкие куски и, повиснув рваными лохмотьями спревшей паутины, приглушали звуки и запахи.

Тупо уставившись в серый наждак асфальта, он безвольно опустил плечи и почувствовал, что внезапно его тело стало невообразимо тяжёлым. Если бы его сейчас попросили показать, где находится его сердце, он бы затруднился: тяжёлые рваные удары раздавались повсюду, и, нервно пульсируя каждой жилкой, рассудок кричал ему в самое ухо, обидные, но правильные слова.

До конца своих дней, восхищённо глядя на своё божество, глупая девочка была готова быть дойной коровой и матерью Терезой в одном лице, но он сломал всё единым махом, не получив в результате ничего, кроме неприятностей. Привыкнув к всепрощению и покорному обожанию, он не почувствовал, как перетянул струну. Оборвавшись, тонкая серебряная ниточка тренькнула и, обвившись вокруг шеи Кирилла, начала медленно его душить.

Словно в приступе настоящего удушья, Кряжин провёл пальцами по горлу, будто проверяя реальность своих ощущений, и, сжав зубы, задёргал крыльями носа. Чувствовать себя загнанным в угол было противно, но ещё противнее было понимание того, что в этот угол он загнал себя сам. Вспоминая хрупкое узенькое личико с бесцветной полоской вместо губ, он резко мотнул головой и в бессильной злобе сжал кулаки: по всем позициям партия была за Марьей. Зачеркнуть собственную глупость было уже нельзя, но ни одна игра, даже если на кону стоит жизнь, не может считаться проигранной, если есть ещё хотя бы один ход.

— А что, других нет? — глядя на бесформенные удлинённые хлопчатобумажные панталоны в меленький голубенький цветочек, Кирилл с сомнением повёл плечами: в качестве примирительного подарка эти пифагоровы штаны явно не подходили.

Складывая бельё по швам, продавщица неодобрительно покосилась на долговязого покупателя: и чего ходят, глазами хлопают, если всё равно брать не станут? Заявятся, переворошат весь товар и уйдут, а ты стой, складывай после них каждую вещь по новой. Эх, была бы её воля, она бы таких субчиков к отделу женской галантереи на пушечный выстрел не подпускала. Копаются, будто не трусы выбирают, а часовой механизм для бомбы.

— А что-нибудь… ну… — Замявшись, Кряжин с напряжением откашлялся и, проведя ребром ладони по бедру, с надеждой посмотрел на строгую тётку в форменном халате. Испытывая неудобство оттого, что у прилавка стояли исключительно женщины, Кирилл понизил голос и, подавшись корпусом вперёд, негромко проговорил: — А нет ли чего-нибудь… покороче?

— У нас что, Африка? — зацепившись друг за друга, брови продавщицы выстроились угрожающим изломом. — Панталоны — изделие стандартное, если не нравится — возьмите ножницы и отрежьте длину хоть до самой резинки, мне всё равно, только сначала уплатите в кассу, — громко выдала она, с удовольствием наблюдая, как щёки длинного надоедливого гусака покрываются тёмным румянцем.

— Я просто спросил. — Боясь оторвать глаза от прилавка, Кряжин ощущал на своём лице любопытные взгляды женщин. Проклиная лужёную глотку горластой труженицы торговли, он ощущал, как по пересохшему от волнения горлу медленно скатывается вниз горячий сухой комок, и уже горько сожалел, что затеял эту глупую эпопею с подарком.

— Странный вы какой! — не понижая голоса, возмущённо выдохнула та. — То дай, то возьми назад, то длина не подходит, то ширина — такое ощущение, что вы не трусы выбираете, а корову.

— Я просил сороковой, а на ценнике — сорок восемь, — вяло попытался огрызнуться Кирилл.

— За сороковым езжайте в «Детский мир», — не осталась в долгу продавец, — у нас женская галантерея, а не отдел белья для подростков.

Оказавшись за дверями очередного магазина, Кряжин провёл тыльной стороной ладони по лбу и ощутил, как рука покрылась влажной испариной. Нет, такая нагрузка не для него: чулки, бельё и прочую абракадабру Марья пусть покупает сама. Глядя на элегантно одетую жену, он не мог представить, каких трудов ей это стоило. Что ни говори, а резиночками и ленточками должен заниматься слабый пол, потому что нервная система сильного для такой нагрузки не предназначена.