— Да о чём вы говорите, неужели в полуподвалах было лучше? — возмущённо надув щёки, монументальная гора отрицательно закивала головой. — Вы только вспомните хорошенько, от чего мы ушли: удобства общие, ванна — тоже, иногда по часу можно было стоять под дверью! А на кухне? Две плиты, и те вечно заняты, чайник по расписанию кипятили! — Выпуская пар, дама деловито расправила на своей необъёмной груди свалившееся набок жабо, украшенное неподъёмной брошью. — А ноги?
— Что — ноги? — в замешательстве произнёс щуплый старичок с палочкой.
— Всю жизнь видеть из окна собственной комнаты только ноги прохожих — это, по-вашему, как — счастье? Мне до сих пор снятся ботинки, сапоги и валенки. Вечная сырость, бельё повесить негде, над керогазом и кашу варили, и пелёнки сушили. Нет, что ни говори, а пятиэтажные дома против наших подвалов — царские хоромы. Если бы не Никита Сергеевич, люди до сих пор бы в подвалах гнили.
— Да, жаль, что он вышел на пенсию, — внимательно рассматривая щель над дверью кабинета, женщина с чёрным платком на плечах несколько раз качнулась всем корпусом вперёд. — Хороший человек был, сколько для людей добра сделал, только оно быстро забылось. А по мне, за одно то, что он лагерников возвернул, ему и в пояс поклониться надо. Вот как бывает, в апреле с юбилеем поздравляли, а в октябре — на пенсию турнули…
— Да уж… — Потерев ладонью щёку, старичок опасливо оглянулся по сторонам, и по его интонации невозможно было понять, соглашается он со словами соседки или, уклонившись от скользкой темы, предпочитает сохранить нейтралитет.
— Здравствуйте, Юрий Степанович! — Из дальнего конца коридора донеслись тяжёлые мужские шаги, и голоса больных заметно оживились.
— Юрий Степанович, а возможно ли договориться, чтобы сестра с уколами приходила к Сашеньке прямо на дом?
— Скажите, я могу попросить направление…
— Мне бы рецептик выписать…
Выглянув из-за угла колонны, Наталья обнаружила, что около двери кабинета наконец-то соизволил появиться высокий представительный мужчина в белом халате, судя по всему, её участковый терапевт.
— Явился — не запылился, — едко прошипела Крамская, и губы её сложились в маленький злобный кружок.
Наталья критически осмотрела могучую фигуру доктора с головы до ног, но, к сожалению, придраться было не к чему: халат и колпак были идеально выстираны и накрахмалены; под воротом свежей рубашки завязан тёмно-серый, вполне приличный галстук, а округлые мыски кожаных зимних сапог до блеска начищены чёрным гуталином.
Не найдя во внешности врача ничего, к чему бы можно было полноценно привязаться, Крамская с ожесточением полоснула доктора взглядом и неохотно отвела глаза в сторону. Ах-ах, Айболит прибыл, молитесь на него! Только не нужно корчить из себя святошу: плавали, знаем, на жалкую зарплату рядового участкового такой рубашечки не купишь, да и ботиночки на тебе не дешёвые…
— Мне сказали, вы в двадцать шестой крайняя?
Неожиданно прозвучавший из-за спины голос заставил Крамскую вздрогнуть. Сгустившись, тишина резанула Наталью по ушам, и она почувствовала, как, подобравшись к горлу, сердце начало судорожно выплясывать где-то в области гортани. Отхлынув от лица и рук, кровь лавиной устремилась вниз, к щиколоткам, и, обжигая подошвы, намертво приварила Крамскую к полу.
— Так вы стоите или нет? — чуть громче переспросила женщина и, обойдя неподвижную фигуру Крамской, заглянула ей в лицо.
— Ты-ы-ы? — чувствуя, как губы покрываются тоненькой сухой корочкой, скрипнув зубами, через силу выдавила Крамская.
— Не может быть! — слегка откинувшись назад, Шелестова наклонила голову набок и, глядя в перекошенное постаревшее лицо бывшей соперницы, довольно улыбнулась. — А где же телохранители мадам? Были, да все вышли?
Смерив хабалку высокомерным взглядом, Наталья обошла Любаню по кругу, словно осматривая со всех сторон раритетную вещь и, остановившись напротив, вгляделась в лицо той, из-за которой её жизнь пошла под откос.
— А я смотрю, ты не молодеешь. — Тонкие губы Крамской натянуто улыбнулись, и в выцветших глазах промелькнула искорка злорадности. — И как оно, растить ребёночка одной?