— Ты должен мне помочь. В память о Мише. — Вцепившись за кожаные перетяжки дивана, Крамская застыла, со страхом и надеждой ожидая ответа человека, от воли которого теперь зависела вся её дальнейшая жизнь.

— В память о Михаиле я не стану тебя притеснять, — как о каком-то великом одолжении покровительственно сообщил Берестов, — хотя ради справедливости поучить уму-разуму тебя не мешало бы. Ты предала Мишку, — не скрывая отвращения, негромко процедил Иван, — поэтому от меня помощи можешь не ждать. Живи как знаешь, но помни: никогда, ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось, не переступай порога этого кабинета и старайся не попадаться мне на глаза. Моли всех святых, чтобы я о тебе забыл.

— Кто тут из вас крайний? — Брезгливо сморщившись, Крамская обвела взглядом крашенные в противный грязно-розовый цвет стены поликлиники и низенькие, покрытые дешёвеньким дерматином банкетки.

— Будете за мной, садитесь, пожалуйста, — отодвинувшись на самый край, пожилая женщина в тяжёлых круглых очках услужливо сняла с сиденья залоснившуюся клеёнчатую сумку с негнущимися выпирающими ручками и, поставив её к себе на колени, словно приглашая Наталью в гости, конфузливо улыбнулась и постучала кончиками пальцев по банкетке.

Представив себя зажатой между трясущимся полуглухим стариком и этой странной немолодой особой, с нежностью прижимавшей к свалявшейся шерстяной кофте насквозь пропитанный пылью, доисторический саквояж времён гражданской войны, Крамская в который раз за последнее время ощутила приступ надвигающейся тошноты. Неужели по ней не видно, что сидеть рядом со всяким сбродом — ниже её достоинства и что она — птица высокого полёта, исключительно волею сложившихся обстоятельств попавшая в их общество?

— Да вы не стесняйтесь, в ногах правды нет, — ни секунды не сомневаясь, что Крамская не отвечает из застенчивости, не дождавшись ответа, бесцеремонная, крашенная хной нахалка отодвинулась ещё на несколько сантиметров и, подобрав юбку, повела кривой вешалкой тощих плеч. — Доктор на вызове, а сестра без него принимать не станет, так что ещё долго, у них быстро ничего не бывает, — тоном опытного знатока пояснила она и, явно настроенная поболтать, многозначительно кивнула головой Наталье.

Не удостаивая жалкую особу ответом и стараясь ни до чего не дотрагиваться руками, Крамская отошла к дальней стене коридора. Окинув неодобрительным взглядом публику, среди которой ей предстояло провести по крайней мере час, она с досадой выдохнула. Вот привёл же Бог оказаться на таком дне! Стоять в убогом коридоре общественной поликлиники и дожидаться, как манны небесной, когда тебе разрешат войти в пропахший копеечными лекарствами кабинет участкового врача, — ещё полгода назад о таком просто не могло бы пойти речи. Опасаясь нездорового, насквозь пропитанного микробами воздуха медицинской лавочки для бедных, при жизни Михаила она не рискнула бы появиться в этом забытом Богом месте даже на несколько минут.

Переспрашивая по нескольку раз одно и то же и безапелляционно выставляя сложные медицинские диагнозы, пенсионеры громко переговаривались между собой. Глядя на этих сидящих в рядок людей, Наталья никак не могла понять, отчего им непременно нужно вывернуть душу и перетрясти своё грязное бельё перед абсолютно незнакомым человеком. Начав с артритов и камней в почках, странные люди переходили на политику, и тогда их тривиальные высказывания казались совсем нелепыми.

— А вот у моей бывшей соседки была точно такая же история, намучилась она с этой самой язвой — жуть, — пытаясь обратить на себя внимание шерстяной дамы в очках, старик с палочкой дотронулся до её рукава. — И чего она только не пила: и таблетки, и микстуры всякие — ничего не помогало. А потом кто-то ей посоветовал заваривать травы, и с того времени всё пошло на лад.

— И какие ж это травы? — вытянув шею и подслеповато прищурившись, в общий разговор вступила пожилая женщина с тёмным платком на плечах.

— Да ничего такого особенного: ромашка, тысячелистник, шалфей, полынь, — в общем, всё, что в доме найдёте, — по столовой ложке в кастрюльку, только кипятить нужно минут десять, не больше, а то из отвара всё полезное уйдёт, — тоном профессионала важно произнёс дедок.

— А девясил подойдёт? — перебрав в уме свои домашние запасы, внушительная дама с пучком, похожая на гранитный монумент, достала из сумки плохо заточенный обломок карандаша и приготовилась записывать рецепт новой панацеи от язвы.

Господи помилуй, они бы ещё хлорки туда положить удумали для чистоты эксперимента и стопроцентной стерильности! Набрав в грудь побольше воздуха, Крамская задержала дыхание и, медленно выпуская из ноздрей воздух, закатила глаза к потолку.

— Девятисил? — На мгновение застыв на месте, главный фармацевт с сомнением поднял брови, решая, как быть с незнакомым доселе ингредиентом. — А чего ж нет? И его можно, — отважившись, кивнул головой он, и монументальная дама сделала пометку на листке.

— И чего потом? — стараясь освоить новую методу во всех тонкостях, не дала сбиться старику с верного курса женщина в платке.

— Потом всё это должно настояться, — сощурив глаз, дедуля потряс в воздухе палкой. — Настоится, отцедите в кастрюльку и пейте себе на здоровьичко. Если горько — разбавите. Поставьте на окошко и, как мимо пойдёте, несколько глотков сделайте. Закончится одна банка — заварите следующую, и так — пока всё само собой не пройдёт.

— Вот спасибо вам так спасибо. — Пересмотрев запись, женщина с карандашом аккуратно свернула лист вчетверо и, боясь потерять драгоценный рецепт, тщательно уложила его на дно сумки. — Хорошо, когда рядом знающие люди есть, а то хоть пропадай. Доктора понавыписывают, сами не знают чего, а людям от их таблеток только хуже становится.

Нелогичность монументальной фигуры с пучком была столь очевидна, что Крамская удивлённо пожала плечами: если от прописанного врачом лекарства тебе становится только хуже, зачём ты идёшь к нему снова? Странные люди в коридоре раздражали её всё больше и больше: если бы не больничный лист, её ноги бы в этом богоугодном заведении не было. Открыв рот, Наталья приготовилась высказать всё, что она думает по этому проводу, но вовремя передумала: встревать в спор этих умалишённых не имело никакого смысла.

— Правильно вы сказали, когда люди рядом — это всегда хорошо, — закивал головой старик. — Вот у меня жена умерла, скоро год будет, никак не могу привыкнуть жить в одиночку. Раньше в коммуналке хоть соседи были, всё словом с живой душой перемолвишься, а сейчас, когда Зоси не стало, а кругом только пустые углы — тоска, — со вздохом пожаловался он.

— С одной стороны, хорошо, что отдельные квартиры, а с другой — чужими люди становятся, — подхватила мысль ещё совсем не старая женщина у окна. — Раньше как: праздники — вместе, детей растили — вместе, разницы, кто чей, никогда не делали. Бывало, убегаешь на работу: дядь Коль, стукни в дверь, чтоб Митька в школу не проспал! Оставишь ключи под ковриком — и знаешь, что мальчишка без пригляда не останется. Один разбудит, другой встретит, третий с уроками поможет. Так детки и росли. А сейчас? Все сидят по своим квартиркам, не то что друг друга, собственной тени и то боятся.