Она вновь улыбается — открыто, искренне.

— Спасибо за твоё упрямство. За твою решительность. За преданность своему возлюбленному. У тебя есть чему поучиться, и я усвою этот урок, обещаю. Спасибо, что помогла мне понять сейчас нечто очень важное.

— Ты поняла, как освободить Винбарра?! — суровое лицо Керы вмиг озаряется надеждой, почти мольбой.

— Я поняла, что невозможно быть честной наполовину. Прежде всего — с самой собой. Я поняла, за кого я должна… Нет, не должна. За кого я хочу сражаться. Это мой бой. Моя боль и моё счастье. Моя жизнь — пусть совсем недолгая, но только моя. Не ради острова. И не ради мира. И даже не ради дорогого мне человека. Только для меня. Да, Кера. Я знаю, что я буду делать.

Кера хмурится, медлит секунду, другую. А затем коротко кивает, опускает лук, отступает на шаг. Чёрные ленты неохотно распутывают свои петли, выпуская несостоявшуюся жертву из сетей. Не проходит и четверти минуты, как она вновь исчезает за пеленой дождя.

Анна ещё некоторое время глядит ей вслед. И её печальная улыбка отчего-то кажется во сто крат страшнее любых отчаянных криков.

Она приходит к его святилищу на второй день после, ближе к полудню. Без охраны. Без оружия. Неужели, неужели она…

— Ты пришла. Ты всё-таки пришла ко мне, — болезненная теснота в груди опускает голос почти до шёпота. — Спасибо, спасибо, что ты пришла…

Она не шагает навстречу. Не подаёт ему руки.

Такая родная, такая близкая. Такая несправедливо, безжалостно и мучительно далёкая…

О, как же он жаждет заключить её в объятия! Как хочет ощутить её тепло, как страстно желает поверить, что между ними не случилось ничего непоправимого, что он по-прежнему нужен ей, нужен, нужен! Даже таким, каким он стал. Таким, каким он всегда был.

Тем, кто причинил ей боль.

— Такого больше не повторится. Я обещаю, — собственный голос звучит непривычно сухо.

Ему вторит другой: хриплый и полный желчи:

«Как легко ты раздаёшь обещания, которые не собираешься исполнять».

Анна медленно качает головой.

— Я не боюсь тебя.

«А стоило бы, безрассудная дева. Напрасно ты вернулась. Беги, пока ещё можешь. Беги!».

Она смотрит на него. Смотрит внимательно, смотрит не мигая. Смотрит как на… кого? Константин не может понять. Её прямой и спокойный взгляд неуловимо тревожит, зарождает в груди воющую воронку неуверенности, которая с каждой секундой, с каждым новым молчаливым мгновением становится всё более невыносимой, всё более опустошающей.

Что она видит? Уж не то ли же самое, что разглядел в нём и Катасах? То, к чему он не захотел приближаться снова. И именно поэтому так больше ни разу и не приходил к Константину.