— У них и здесь своя версия, Женя. Они и не отрицают, что тот случай, которому ты сам был свидетелем на площади Восстания, имел место. Да, повздорили, да, Кожемякин высказал своему дружку претензии. Но смысл якобы был вот в чем — приятель упрекнул Кожемякина в том, что тот не возвращает давний долг. Про долг — это правда, мы проверяли, и есть свидетели. Кожемякин же ответил, что если бы эти олухи, то бишь его дружки, были поразворотливее, то давно выбили бы деньги из Самсонова, пока тот был жив, и этих денег Кожемякину хватило бы с лихвой, чтобы рассчитаться. А после гибели Самсонова о деньгах надо забыть.

— Но он же сам сказал! — воскликнул я.

— Что сказал? — устало осведомился Мартынов, с сочувствием глядя на меня как на неразумное дитя.

— Что эти люди убили Самсонова, так и не выбив деньги!

— Тут интересная вещь получается, Женя. Эту фразу я, конечно, помню. Она есть и в материалах дела. Буквально звучит так…

Мартынов раскрыл одну из лежавших перед ним папок и нашел нужную страницу.

— «Самсонова убили прежде, чем выколотили из него деньги!» — процитировал он. — Так вот, они оба — и Кожемякин, и его подельник — утверждают, что вторая часть фразы искажена. Было якобы сказано: «Самсонова убили прежде, чем вы выколотили из него деньги». Слово «вы» пропущено. Ты понял, как сразу сместились акценты? Кожемякин упрекнул своего дружка в том, что тот оказался нерасторопным, не успел добраться до самсоновских денег. Самсонова кто-то убил, и денег им теперь не видать. Кто-то, пока нам не известный, убил Самсонова, не дав этим ребятам выбить из Самсонова деньги. Вот так вот они дело представляют.

Я недоверчиво покачал головой и осведомился:

— Неужели из-за одного пропущенного словечка обвинение рухнет? Ни за что не поверю. Когда-то по делу витебского насильника расстреляли полтора десятка человек — за изнасилования и убийства, а настоящего преступника нашли намного позже. А теперь вы пытаетесь доказать, что одно крошечное расхождение в показаниях не позволит вам довести дело до приговора?

— Ну, к «витебскому делу» я не имел никакого отношения, — нахмурился Мартынов.

— Я в этом не сомневался.

— А причина здесь не в одном слове. Я тебе это рассказал, чтобы ты понял: эта вот фраза, которая была отправной точкой для предъявления обвинения в убийстве, может быть истолкована совсем иначе. В суде обвинение будет отстаивать нашу точку зрения, но зашита, конечно, примет версию Кожемякина и его друзей. Насчет «витебского дела» ты хорошо сказал. Да, такое бывает. Способов сломать человека, даже невиновного, множество. Не был, не участвовал, но все равно все подпишет. — Мартынов улыбнулся печальной улыбкой. — А уж в случае с Кожемякиным нужные показания выбить проще простого. Он ведь сам подставился, и его осталось только дожать. Но! — Мартынов посмотрел на меня. — Я никогда не использовал таких методов, Женя. А в этом случае и подавно не пойду на подобное, даже если мне очень захочется. Потому что мне голову оторвут.

Вот уж никогда не подумал бы, что Мартынов кого-то боится.

— Бандитов, что ли, боитесь?

Он засмеялся.

— Нет, ты меня не понял. Насчет головы — это я образно выразился. Я хотел сказать, что самсоновское дело — на виду. Всех участников этой истории рассматривают под микроскопом. И если мы где-то ошибемся и неправильно себя поведем, поднимется шум. Та же самая причина заставляет меня с пессимизмом смотреть на будущее этого дела в суде. Если бы речь шла о заурядном убийстве, с нашими «героями» не было бы никаких проблем. А при такой широкой огласке судья не решится вынести обвинительный приговор, если возникнут хоть какие-то сомнения.

— Никогда не поверю, что он их оправдает!

— Конечно, не оправдает, — согласился Мартынов. — Даст им лет по восемь — за вымогательство и на этом все закончится. И это еще в лучшем случае, потому что он может, чтобы подстраховаться, отправить дело на доследование. И мы будем крайними, а он, судья, — молодец. — Мартынов развел руками. — А защита, ты уж мне поверь, будет действовать очень активно. На таких громких процессах зарабатываются репутации и строятся карьеры. Если они докажут несостоятельность обвинения в убийстве, — а это, я думаю, не так уж сложно, — они будут обеспечены клиентурой до конца своих дней. К ним в адвокатскую контору будет стоять очередь лет на двести вперед, только выбирай.

— Как же так? Есть убийство, есть убийца — и ничего? Я своими глазами видел Кожемякина в тот вечер. Он шел со стороны гаража…

— А у него и на этот случай есть объяснение, — кивнул Мартынов. — Плохо ему стало.