Ночь накануне возвращения в Пико Мундо. Кот­тедж у моря, в котором я, Аннамария и юный Тим спимв разных комнатах. Через открытые окна веет морем. Вместе с легчайшим ветерком доносится убаюкивающий шепот ласкового прибоя, разбивающегося о берег.

В тишине и размеренности коттеджа меня на­стиг сон, наполненный хаосом и какофонией. Пронзительные крики ужаса, крики ликования. Сквозь пятна света, туманящие зрение, злобно таращат­ся, наплывают, а потом истаивают чьи-то лица. Чужие руки тянут, толкают, дергают, хлопают. Словно под жуткими пытками, кто-то завывает, и блеет, и стрекочет, и стонет — в чужом, лишен­ном гармонии мире это сошло бы за музыку.

В жизни я не напивался ни разу, однако во сне, судя по всему, был пьян. Катался по земле, которая рыскала не хуже палубы корабля во время шторма, и обеими руками прижимал к груди урну, погребальнуюурну. Слышал, как выкрикиваю имя Сторми, но прах в урне принадлежал не ей. Мне было откуда- то известно, что это прах бессчетного числа умер­ших.

Вихрь размытого света вдруг разрезали ленты тьмы, и я испугался, что мне грозит слепота. Сер­дце стучало все громче, пока не заглушило все про­чие источники звука.

Из бурлящей толпы, из тьмы и света, выступи­ ла Блоссом Роуздейл, единственный и неповтори­мый Счастливый Монстр, как она сама себя назы­вала. Она выбрала это имя не потому, что питала отвращение к своему внешнему виду, а из-за того, что, вопреки любым страданиям, оставалась по- настоящему счастливой.

Я понял, что стою перед ней на одном колене, когда она протянула левую руку — изувеченную ог­нем, из пальцев только большой и указательный, — коснулась моего подбородка и приподняла мою скло­ненную голову. Мы оказались лицом к лицу.

— Одди, нет! — порывисто воскликнула она. — О нет, нет, нет!

Мы познакомились с ней в январе в Магик Бич и быстро подружились — неудачники, каждый по- своему. Сорок пять лет назад, когда ей было всего шесть, напившийся отец в порыве ярости сунул ее головой в бочку с мусором и поджег, плеснув керо­сина. Она опрокинула бочку и вылезла наружу, но к тому времени уже вся пылала. Врачи спасли одно ухо, отчасти восстановили нос, реконструировали губы. Волосы у нее больше не росли, а лицо было стя­нуто ужасными келоидными рубцами, которые не -юг сгладить ни один хирург.

Я никогда не видел в снах Блоссом, но она, выплыв из хаоса кошмара, помогла мне подняться на ноги и сказала, что нужно опереться на нее. По непонят­ным причинам я отгонял ее, настаивал, что прино­шу смерть всем, кто рядом, однако разубедить ее не удавалось. Она была всего пяти футов ростом и в два раза старше, но наполнила меня силой, необ­ходимой, чтобы продраться сквозь множащийся бедлам, сквозь размытый свет и кружащие тени, сквозь море воплей туда, куда я и не догадывался, к тому, что оказалось в итоге амарантом.

За городской чертой Пико Мундо на участке в три-четыре акра стоял старый, но ухоженный дом. Это было двухэтажное строение в викторианском стиле с высоким крыльцом и белой резьбой с бледно-синей сиделкой. Длинная асфальтовая дорожка вела среди шейного ряда бархатных ясеней, чью весеннюю лист­ву приглушила пыль, к дому, а от него — к длинной конюшне, которую переделали в гараж с пятью двой­ными дверьми на электропитании.

Когда я подъехал к конюшне, одна из дверей при­ поднялась. Я почти остановился, и из темных недр вышел на солнечный свет мужчина: высокий, худой, матерый. На нем были ботинки, джинсы, клетчатая рубашка и ковбойская шляпа, и он легко бы вписал­ся в любой вестерн Джона Форда. Мужчина жестом пригласил меня в гараж, и я припарковал «Большого пса» там, где он указал.

Пока я снимал шлем и очки, ковбой представился.

На вид ему было за сорок, но из-за того, что он прово­дил много времени на свежем воздухе, лицо его, мор­щинистое и загорелое, словно кожа седла, выглядело старше.

— Дикон Буллок, родился и вырос в Техасе, по­следнее время живу в Пико Мундо. Огромнейшая честь познакомиться с тобой.

— Я обычный повар блюд быстрого приготовле­ния, сэр. — Я положил шлем и очки на сиденье мото­цикла. Пожал ему руку. — Невелика честь.

Все морщинки на его лице словно сговорились и сложились в улыбку.