Мы можем достигнуть единственной мудрости,

И это мудрость смирения…

Т. С. Элиот, «Ист Коукер»[1]

Один посреди бескрайней пустыни Мохаве, в два часа ночи, на скорости семьдесят миль в час, я чувствовал себя в безопасности и верил, что если и поджидали впереди ужасы, то до них оставалось еще много миль. Уже не первый раз в моей странной жизни безопасность обернулась иллюзией.

Я склонен всегда надеяться на лучшее, даже когда разъяренный трехсотфунтовый самоанский борец душит меня детской скакалкой. Между прочим, из той затруднительной ситуации я выпутался живым — в основном за счет того, что ухитрился добраться до его любимой шляпы поркпай, которая, как он верил, приносила удачу. Когда я бросил шляпу на манер фрисби, а он выпустил из рук скакалку, чтобы поймать свой головной убор, мне удалось дотянуться до крокетного молотка и удивить здоровяка ударом по гениталиям. Удар возымел поразительный эффект, поскольку на самоанце были лишь стринги. Извечная надежда на лучшее обычно меня не подводила.

Как бы то ни было, в полнолуние пустыня казалась не менее зловещей, чем пейзаж чужой планеты. Большая черная змея шоссе вилась меж некрутых подъемов и пологих спусков, по песчаным низинам, которые светились, словно от радиации, мимо неожиданно выраставших из земли нагромождений скал. Видневшиеся в них не то кварцитовые, не то какие-то другие прожилки в свете фар мотоцикла «Большой пес» вспыхивали огненными венами.

Несмотря на полную луну и три ослепительных ока мотоцикла, Мохаве утопала во тьме. Полуразличимые мескитовые деревья и заросли колючек щетинились во мраке и, казалось, так и норовили броситься на меня, словно стремительные враждебные звери, когда я мчался мимо.

Из-за широкого обтекателя и кофров мотоцикл «Большой пес» модели «Бульдог-нюхач» выглядел так, словно был создан для солидных семейных мужчин, но благодаря инжекторному V-образному двигателю объемом сто одиннадцать кубических дюймов выдавал скорость, которой позавидовал бы любой. Перед тем как свернуть на эту менее оживленную дорогу, я двигался по федеральной трассе, и быстрый поворот ручки газа позволял мне без труда обогнать любую легковушку или грузовик, тащившиеся впереди. Теперь я ехал на скорости семьдесят миль в час, удобно устроившись на низком сиденье. Резиновые опоры двигателя сводили вибрации к минимуму.

На мне были круглые мотоциклетные очки и углепластиковый шлем, оставлявший уши открытыми, однако завывания ветра и хриплый рев «Большого пса» заглушили звук, с которым меня нагнал «Кадиллак Эскалейд» с погашенными фарами. О своем присутствии водитель объявил оглушительным гудком, а потом врубил фары. Они вспышками отразились в моих зеркалах, и мне пришлось обернуться через плечо, чтобы увидеть: между нами не более пятидесяти футов. На таком расстоянии и на такой скорости внедорожник казался ужасающим чудищем.

Непрекращающиеся гудки наводили на мысль, что водитель либо пьян, либо под наркотой, а также что он либо поклонник агрессивного вождения, либо просто в настроении позабавиться в дурацкую игру «кто струсит первым». Просигналив первые ноты «Собачьего вальса», он слишком долго не отпускал гудок на последней, и я решил, что если человек так ведет себя, а потом не может вовремя остановиться, то вряд ли он опасный противник.

Как я успел выяснить, оптимальная скорость «Большого пса» составляла чуть больше восьмидесяти миль в час и он вполне годился для езды на сотне Я крутанул ручку газа, и мотоцикл жадно бросился поглощать асфальт, оставив «Кэдди» позади. На некоторое время.

В Мохаве был не самый разгар сезона насекомых, так что мне не пришлось глотать мотыльков и жесткокрылых жуков, пока я бормотал ругательства. Однако из-за того, что я сидел, напряженно выпрямившись, моя голова возвышалась над ветровым стеклом, и на той скорости, с которой я несся, теплый ночной воздух обветривал губы и жалил щеки.

Любой нормальный дерматолог отчитал бы меня за езду с открытым лицом по такой засушливой местности, но по множеству причин вряд ли можно было рассчитывать, что я отпраздную свой двадцать третий день рождения, так что перспектива выглядеть на два десятка лет старше, чем на самом деле, меня не беспокоила.

На этот раз я услышал приближение «Эскалейда». Тот ревел, словно злобный механоид из «Трансформеров». Фары были снова выключены, но водитель врубил их быстрее, чем я надеялся, и свет, вспыхнув в моих зеркалах, залил дорожное полотно вокруг.

Меньше пятидесяти футов.

Над внедорожником определенно поработали. Это не обычный «Кэдди», в котором мамочки возят детей на детскую площадку. Двигатель рокотал так, словно «Дженерал Моторс» выпускала «Боинги». Если «Кэдди» намеревался догнать меня и размазать по решетке радиатора — а явно так и было, — не мне соперничать с изготовленным на заказ двигателем, делавшим его королем дороги.

Автомобиль оснастили дополнительным мультитоновым гудком с запрограммированными отрывками знакомых мелодий, и теперь водитель громко дразнил меня началом известной песни Сонни и Шер.

«Большой пес» мог похвастать шестиступенчатой коробкой передач. Дополнительная передача и правосторонний шкив привода обеспечивали лучшую устойчивость и управляемость, чем у обычного мотоцикла. Широкая двухсотпятидесятимиллиметровая задняя шина придавала ощущение стабильности, а угол выноса вилки в тридцать четыре градуса вселял уверенность при маневрировании, хоть скорость и приближалась к трехзначному числу.

«Кэдди» исполнил первые семь нот песни «Луи Луи» группы «Кингсмен». А потом еще раз.

Моим единственным преимуществом могла стать маневренность. Я сполз пониже на сиденье, так чтобы воздух стекал по дуге ветрового стекла выше шлема, и решительно сосредоточился на трехполосном шоссе, выписывая «змейку» от одной обочины до другой. Я сидел низко над землей, а у «Эскалейда» центр тяжести располагался гораздо выше, чем у «Большого пса». Если бы водитель попытался сесть мне на хвост, внедорожник мог перевернуться.