Познание не всегда приносит радость, — устало сказал Старик. — Вот так-то, Шрайнер. Путь заканчивается. Все приложили к этому руку. Все. И ты, Шрайнер, тоже. Вспомни, что ты натворил. Такова судьба. Даже я порой не в состоянии предугадать, что случится с людьми через несколько лет. Люди так изменчивы… Люди — дети хаоса. Они несут с собой хаос. Энтропия является для них естественным состоянием. А любая попытка навести порядок является очередным шагом к гибели…
— Еще водки! — крикнул Шрайнер, повернувшись к стойке. И столкнулся с холодным взглядом бармена. Тот стоял рядом со столиком Шрайнера, сложив руки на груди.
— Хватит, — сказал бармен. — Бар закрывается. Два часа ночи. Вот ваш счет.
Шрайнер растерянно обвел глазами помещение. Их было только двое здесь — он и бармен. Стул напротив Шрайнера пустовал.
— Это кто был? — Шрайнер ткнул пальцем вперед. — Что это за человек был?
— Где?
— Здесь. Сидел на этом вот стуле. Мы пили с ним водку.
— Здесь никого не было.
— Как — никого?!
— Никого. Вы весь вечер изволили пить в одиночестве. Выпили две бутылки.
— Нет! Мы же с ним разговаривали!
— Вы разговаривали, — подтвердил бармен. — Причем разговаривали весьма громко. Такое здесь часто случается. Я каждый день вижу, как люди громко разговаривают сами с собой. Особенно после второй бутылки.
Шрайнер поднялся на ноги. Тяжело оперся на стул. Волна спиртовых испарений, исходившая из его рта, дезинфицировала воздух в радиусе трех метров.
— Черт бы вас всех побрал, — сказал он. — И вас, бармен, в том числе. Вы — дети хаоса…
— Это вы — дети хаоса. — Бармен неожиданно улыбнулся в первый раз за сегодняшний вечер, блеснул ровными белыми зубами. — А мы — дети порядка, господин иностранец. Мы спасем вас. Если вы, конечно, не вымрете к тому времени от собственной глупости.
Шрайнер плюнул под ноги. Бросил деньги на стол и пошел к выходу.
Рихард Шрайнер спотыкался на каждом шагу. Непослушные ноги неожиданно бросали его то на проезжую часть, то снова на тротуар, то заставляли врезаться в стену. В поисках опоры Шрайнер пытался ловить руками проплывающие мимо деревья, но не всегда ему это удавалось — много раз он промахивался и падал на землю, обдирая ладони и локти.
Пьяный одинокий иностранец, бредущий по спокойной спящей Москве.
— Что, получил свое? — бормотал Шрайнер. — Доволен теперь, придурок? Надрался, да? Приблизился к решению мировых проблем? Старый безмозглый придурок. Несовершенный иностранец в мире совершенных нелюдей. Поезд уехал. Тебя ведь тоже звали, да? Почему ты не вспрыгнул на подножку?
Он получал новые шишки и ссадины с мазохистским удовольствием. Они отвлекали его. Оттесняли своей резкой телесной болью тоску, поселившуюся в душе.