– Хорошо. Это точно не стеснит его?

– Ему не привыкать, – успокоил Ласкар, и обратился к доктору по имени. Его звали Давид. Я окончательно растерялась.

– Кто он по национальности? – спросила, когда они обменялись короткими фразами по поводу нашего отъезда.

– Польский еврей. Если есть такая национальность… В фамилии ударение на последний слог. Переодевайся.

Подойдя к окну, Ласкар сдвинул тюль и посмотрел вниз.

– Ты уже начала? Что-то получается?

Я не сразу сообразила, о чем он спрашивает.

– Надеюсь… Старушка привела хороший пример с огнестрельным оружием. Не представляю, правда, как можно проверить, – я резко развернулась, мгновенно понимая, кому и что сказала. Ласкар снял с предохранителя и навел на меня оружие прежде, чем я успела выставить руки и закричать. Доктор удивленно вскочил с места. Два выстрела оглушили меня. Зажмурившись, я прижала ладони к ушам. Потом послышался щелчок, и наступила абсолютная тишина. Покачнувшись, я пыталась почувствовать что-то новое: боль, раны. Но ничего нового во мне не болело.

– Нормально, – сказал Ласкар удовлетворенно и спрятал оружие.

Доктор закрыл рот и отвернулся. Через минуту, когда мы уже собрались на выход, в дверь постучали.

– Соседи слышали выстрелы в вашем номере, – сказал охранник с портье за спиной. – У вас все в порядке?

– Да, – я вышла из номера, предоставляя возможность служащим лично убедиться в отсутствии трупов.

В лифте я вспомнила о пулях и гильзах, но промолчала. Какая, в конце концов, разница? Не обо всем же нужно беспокоиться мне?

Когда мы с доктором отъехали от отеля, зазвонил телефон. С удивлением я смотрела на имя звонящего – единица. Пожалела, что старушка не позвонила парой минут раньше, когда рядом был Ласкар. Нажав «игнорировать», убрала телефон в сумку. Доктор Давид Малиновск вел машину мягко и неторопливо.

5.

В последующий месяц мой мир замкнулся в квартире доктора в даунтауне. Район находится в двадцати минутах езды от Атланты, в которую выезжать самостоятельно в моем состоянии я и не думала. Выйти на улицу я решалась только по вечерам, когда спадала жара. Изредка доктор составлял мне компанию, но в основном я гуляла одна. Украдкой посматривая на редких безразличных прохожих всех возможных мировых мастей, я упорно ждала золотую карточку. Шел август.

В коммуникаторе поселилась новая sim-карточка. Миша рвал и метал, когда я просила ничего не планировать с моим участием. Бабуля с дедой собирали плоды летних трудов и хвастались урожаем огурцов. Ласкар узнавал (сложно сказать «беспокоился») об успехах и давал советы. И только Марк не отзвонил, никак не отреагировал на информацию о моем месте нахождения и смене номера телефона. Тогда я позвонила ему сама. И звонила пару раз в течение месяца. И после каждого разговора садилась в центре комнаты, где нарисовала улыбающуюся рожицу с надписью «Лида» и, сдерживая слезы, придумывала, как бы еще себя убить.

Я плела защиту.

Как паук.

В первую неделю мозги кипели и шуршали, карябали глаза и шевелили уши. Я не верила, что у меня получается. Я не верила, что вообще это могу, умею, умела всегда. Я выходила за рамки знаний о себе, за привычный контроль, за определенное старушкой место. В полной мере я начинала понимать возможные опасения администрации только теперь. И наличие самих этих опасений толкали вперед. Я не собиралась противостоять им, как Ласкар. Не претендовала на какую-либо власть в их организации. Я хотела лишь исчезнуть для них всех. И именно это поставила задачей последних двух дней. Я пыталась сделать себя неопределимой и нефокусируемой для обеих половин организации. По объекту действия эта задача была прямо противоположна накрутке вариаций для предохранителя.