— Не стоит, Фин, — вздохнул он. — Мне следовало все проверить, прежде чем лезть к большим парням.
— Они тебя недостойны.
Он улыбнулся:
— Я знаю.
— Нам надо вернуться в дом, — сказал я. — Я должен уладить пару вопросов, — я потрогал парик. — Ужасно хочется избавиться от этого.
Пабло достал огромную связку ключей из кармана:
— Куда потом?
— Центральный остров.
Он постукивал ключами по ладони. Должно быть, они весили целый фунт. Боже, наверное, это было больно.
— Ты чертов британец. Ты же не хочешь сказать, что мы пойдем в дом Макинтайра?
— Просто дай мне ключи, Пабло. Я пойду сам. Вернусь через пару секунд.
Он поболтал ими в воздухе перед моим носом, а потом резко отдернул руку, когда я пытался выхватить их.
— Еще не родился такой человек, который может войти в мой дом, если он закрыт. Пошли.
Когда мы подъехали к будке офицера Миллера, уже стемнело. Я спрятался за передними сиденьями под двумя или тремя пальто и свитерами. Там было жарко, как в аду.
Я услышал голос Миллера. Веселый, но любопытный.
Пабло объяснил, что он едет в яхт-клуб. Там собирали старую одежду для благотворительности. Пабло еще добавил, что это было для детей.
Я надеялся, что офицер Миллер не обратит внимания на то, что одежда на задних сиденьях была для довольно больших детей.
Миллер и Пабло поговорили о погоде, о делах в яхт-клубе, о том, что дети бегают без присмотра, об обезглавленных трупах в «тойотах». Миллер сказал, что он сожалеет, что это произошло вне его юрисдикции, и добавил, что машина не доехала всего нескольких футов до его будки. Казалось, что это будет тяжелое лето. Он будет счастлив, когда наступит первое сентября — День Труда, и все поутихнет.
Пабло принялся рассказывать о его лодке.
Я услышал, как открылась дверь будки, затем приближающиеся шаги.