Голоса Кубрика Герру довелось наслушаться вдоволь. Режиссер, как он вскоре обнаружил, любил звонить ему и часами говорить обо всем на свете. «Я как-то сказал, что 1980–83 годы были как один телефонный звонок, длившийся три года с небольшими перерывами», – позже заметил Герр. «Привет, Майкл, а ты когда-нибудь читал Геродота? Того, который “отец лжи”»? – мог спросить Кубрик. Или поинтересоваться, почему Шопенгауэра всегда считали таким пессимистом: «Мне вот никогда не казалось, что он пессимист; а ты как думаешь, Майкл?»[253] В числе тем обсуждения была опера, Бальзак, Хемингуэй и весь спектр голливудских сплетен.
На следующий день после их первого разговора – о Юнге, холокосте, «Новелле снов» Шницлера и некоторых других вещах – Кубрик попросил Д’Алессандро отвезти Герру две книги: повесть Шницлера и «Уничтожение европейских евреев» Рауля Хильберга (1961). В последнее время он подумывал снять фильм о холокосте. Кубрик каждые несколько недель напоминал Герру прочитать Хильберга, пока, наконец, тот не сказал: «Наверное, сейчас мне просто не хотелось бы читать книгу под названием “Уничтожение европейских евреев”». «Нет, Майкл, – ответил Кубрик, – книга, которую сейчас точно не хотелось бы читать, это “Уничтожение европейских евреев, часть вторая”»[254].
В 1979 году Кубрик и Герр прочитали роман ветерана Вьетнамской войны Густава Хэсфорда «Старики» (
В конце концов Хэсфорд перебрался в Лос-Анджелес, где некоторое время жил в доме писателя-фантаста Харлана Эллисона и стал редактором порножурналов. Попутно Хэсфорд воровал книги из библиотек, собрав таким образом большую коллекцию книг про Дикий Запад. Когда Кубрик через Яна Харлана приобрел права на экранизацию «Стариков», Хэсфорд работал охранником и жил в своей машине.
Хэсфорд – грузный, нервный, говоривший с алабамским акцентом – в итоге немного поработал вместе с Герром и Кубриком над сценарием, но его эксцентричная манера общения не пришлась им по душе. Письма Хэсфорда к Кубрику, скабрезные и смешные, представляют собой весьма интересное чтиво: Хэсфорд то насмехается над режиссером, то грубо льстит и подлизывается к нему (одно из писем подписано «С наилучшими пожеланиями, Фред С. Доббс Хэсфорд»)[256].
Кубрик начал свои отношения с Хэсфордом в своем привычном стиле: по телефону. Три-четыре раза в неделю он неустанно выкачивал из Хэсфорда информацию о Вьетнаме. Их самый длинный разговор, по словам Хэсфорда, длился шесть часов. В письме другу, датированном январем 1983 года, Хэсфорд писал: «После примерно дюжины долгих разговоров мы со Стэнли перешли к швырянию друг в друга гранатами. Я сказал Стэнли, что он ни хрена не знает про Вьетнам». В августе 1985 года он выражается еще более прямолинейно: «Стэнли издевается надо мной, угрожает мне». Затем, в марте 1986 года, Хэсфорд пишет: «Я наконец-то вырвал копию сценария съемок из знаменитых своей цепкостью пальцев дотошного Стэнли. Он [сценарий] на 99 % мой». Герр и Кубрик, по его словам, просто «перепечатали» его книгу. Хэсфорд требовал вернуть фотографии с поля боя, которые он одолжил Кубрику, а также настаивал на том, чтобы его имя включили в титры (этого он в итоге добился)[257].
Без сомнения, немного напуганный вспышками агрессии Хэсфорда Кубрик продемонстрировал свое фирменное спокойствие в письме, которое звучит так, словно оно написано ХАЛом. Отмечая «исключительный недостаток объективности, которым пронизано ваше письмо, – писал Кубрик, – я не могу не понимать, что вы очень разочарованы и расстроены, и я искренне сожалею об этом и хотел бы, чтобы все было иначе… Я полагал, что мы с вами, по крайней мере, в некотором роде друзья»[258].
В «Стариках» сварливый Хэсфорд демонстрирует фантастическое красноречие, которое как раз и привлекло Герра и Кубрика. «Отвратительное зрелище – когда даже в улыбке виден оскал смерти. Война отвратительна, ибо истина бывает безобразной, а война говорит все как есть»[259], – пишет он[260]. Роман, теперь уже вышедший в печать, рассказывает историю морского пехотинца, который, пройдя базовую подготовку под руководством жестокого инструктора по строевой подготовке, переносится в «дерьмо»: войну во Вьетнаме. Сюжет Хэсфорда лег в основу фильма «Цельнометаллическая оболочка», и именно в его книге мы находим некоторые из лучших реплик фильма.
Герр и Хэсфорд лично побывали в «дерьме», а вот Кубрику, при всем его увлечении военной историей, не довелось. «Мне очень повезло, – говорил Кубрик об отсутствии у него военного опыта. – Каждый раз я проскальзывал в какую-нибудь щель. Мне исполнилось 17 лет, когда закончилась Вторая мировая война, я был женат, когда началась Корейская война. Добровольцем я бы не пошел». Кубрик был, по его собственному признанию, «убежденным трусом»[261]. На съемках «Космической одиссеи» он снимал нападение леопарда на обезьян из клетки, в то время как его актеры обливались холодным потом в своих костюмах приматов. (Позицию Кубрика вполне можно понять: разве адмиралу Нельсону нужно было выходить на палубу во время Трафальгарской битвы?)
Кубрик категорически не любил рисковать, но любил военную историю – отчасти потому, что война, как и шахматы, требует управления риском. Солдаты становятся пешками в большой игре, частями боевой машины, а не отдельными личностями. «Тропы славы», «Спартак», «Доктор Стрейнджлав» – все это были фильмы о войне, даже «Барри Линдон» содержал потрясающие батальные сцены, однако «Цельнометаллическая оболочка» стала самым смелым военным фильмом Кубрика, в котором он тщательно анализирует то, как военные переделывают людей для тактических целей. В сценарии фильма «Наполеон» Кубрик уклонялся от этой темы, не акцентируя внимание на той мясорубке, которую представляла собой русская кампания. В фильме Кубрика о Вьетнаме, напротив, в центре внимания оказывается тема абсурдности войны, в ходе которой было сброшено больше взрывчатки, чем во время Второй мировой, где гражданские лица, оказавшиеся в «зоне свободного огня», считались законной добычей, и где абстрактные бюрократические разговоры о соотношении потерь и взятых под контроль селениях заслоняли собой мрачные факты смерти и разрушения.
Во время войны во Вьетнаме Кубрик старался дистанцироваться от движения за мир, как и от любой другой политической партии. Когда в 1968 году его спросили, будет ли он рад, если Соединенные Штаты уйдут из Вьетнама, он ответил только: «Конечно»[262]. Он стремился показать откровенное безумие бесполезной, необъяснимой войны, а не дать какое-то наставление относительно американского империализма.
В «Цельнометаллической оболочке» морские пехотинцы из взвода «Похотливые кабаны» скептически относятся к вопросу журналиста о том, почему они находятся во Вьетнаме. Сражаются ли они за свободу? «Если уж мне и придется умереть за какое-нибудь слово, то это слово – перепихон», – комментирует Зверюга, самый прямолинейный из них. «Нужна ли Америка во Вьетнаме? – размышляет другой морпех. – Не знаю. Я нужен во Вьетнаме, это уж точно». Это одна из самых шикарных реплик в фильме. Морские пехотинцы чувствуют себя во Вьетнаме как дома, поскольку окружающий их хаос и беспорядок уже просочился в их души.
На роль Шутника, главного героя «Цельнометаллической оболочки», Кубрик выбрал двадцатисемилетнего Мэтью Модайна, который приглянулся ему в роли ветерана Вьетнамской войны в фильме Алана Паркера «Птаха» (1984). У Модайна был друг из актерской школы, Винсент Д’Онофрио, который работал вышибалой, и Д’Онофрио, никогда раньше не снимавшийся в кино, стал рядовым Кучей, незадачливым новобранцем, над которым издевается сержант-инструктор[263]. Ли Эрми, отставной инструктор по строевой подготовке морской пехоты, был первоначально приглашен на съемки в качестве технического консультанта, но постепенно вошел в роль, которую сыграл с пугающей реалистичностью. Как выразился Кубрик, «я не хочу сказать, что Ли великий актер в том смысле, что он величайший актер в мире, но даже величайший актер в мире не смог бы сыграть эту роль лучше Ли»[264].
Съемки фильма «Цельнометаллическая оболочка» начались в конце августа 1985 года и продолжались одиннадцать месяцев. Вьетнамские сцены – все, что происходит в фильме после первых двадцати двух минут, – снимались в основном в пригороде Лондона, в Бектоне, на разрушенном газовом заводе, остатки которого скоро должны были снести. «Нам разрешили взорвать здания, – рассказывал Кубрик в интервью. – У нас там целую неделю работали подрывники, они закладывали заряды. И вот в один прекрасный воскресный день туда приехало все руководство компании
Д’Онофрио и Модайн часами сидели с Кубриком в его трейлере, обмениваясь идеями. «Большую часть времени он разрешал нам самим делать разводку сцен. И над сценарием мы тоже работали там, в трейлере, очень много». Д’Онофрио вспоминал, как Кубрик взял двух молодых актеров под свое крыло:
В «Цельнометаллической оболочке» Модайн – одновременно смелый и чувствительный, и Кубрику на руку эта неоднозначность его характера, в котором нет ни бунтарства, ни излишней фанатичности. Во время съемок Модайну порой было не по себе. Мормон по вероисповеданию, Модайн, строго чтивший семейные ценности, да еще и недавно женившийся, настоял на том, чтобы между ним и Папильон Су, игравшей проститутку в эротической сцене, которую Кубрик позже вырезал, было полотенце[267]. (В фильме от этой сцены осталась только знаменитая фраза, которой Папильон Су зазывает солдат: «Моя так тебя хотеть, моя любить тебя долго».)
Первая часть «Цельнометаллической оболочки», действие которой происходит в учебном лагере морской пехоты в Пэррис-Айленд в Южной Каролине, – жесткая, полная грубой агрессии. Лицо инспектора Хартмана слишком близко нависает над «червями», его новобранцами. Он выкрикивает оскорбления, называя этих молодых мужчин «педиками» и «девчонками». Ювелирно точная съемка с движения показывает каждого из «червей» в то время, когда Хартман осыпает их ругательствами, а типичные для фильмов Кубрика безжалостные ракурсы камеры словно запирают их внутри кадра.
Эта первая часть фильма – о процессе создания людей, которые должны идеально вписаться в одно большое тело, «мой любимый корпус», как называет его Хартман. Хартману явно нравится эта роль, и в Куче он находит свою идеальную жертву. Рядовой Куча – глуповатый, медлительный, с похожим на пончик животом – напоминает личинку жука. Начальная строевая подготовка превратит его в безвольную машину, в «восьмую статью» (солдата, имеющего право на демобилизацию по психиатрическим показаниям).
Сцены строевой подготовки в фильме просто блистательны. Вот «Стедикам» плавно движется вперед, и земля стремительно убегает из-под ног новобранцев, которые бегут строем и скандируют речевку: «Я сам не знаю, но молва идет, / Что киска эскимоски холодней, чем лед». (Киска эскимоски = смерть.) Эротическая цель войны заключается в том, чтобы убивать других, но и собственная смерть солдата всегда ходит рядом: «Если я умру на поле боя, / Положите меня в ящик и отправьте домой. / Прицепите мне на грудь мои медали, / Передайте маме, что я хорошо служил».