Из-под шапочки с помпоном на Мишу взглянули карие глаза над пухлыми щеками. Миша подмигнул. Глаза стали больше. Миша подмигнул еще раз. Пухлые щеки стали розоветь, и тут Миша отвернулся, не стал провоцировать обладателя блестящей лысины, который встал, подбоченившись и подозрительно уставился на попутчика.
Пришла проводница, конвоируемая дамой в леопардовой косынке. Проверила билеты у Миши, сообщила почтенному семейству, что все в порядке, молодой человек занимает свое место на законных основаниях, согласно приобретенному билету, и переселить его она не может, так как все купе заняты.
Дама попыталась выразить свое возмущение, но проводница посоветовала летать самолетами аэрофлота, и ушла, понимающе улыбнувшись Мише.
Михаил отвернулся, и снова попытался заснуть. Уснуть ему не удалось.
Сначала они час тасовали туда-сюда чемоданы, потом что-то ели, потом пытались запихнуть на верхнюю полку папу, потерпели неудачу, стали подсаживать маму, та кряхтела, кряхтела, но так и не забралась.
Пришлось девушке, оказавшейся толстенькой коротконожкой с румяным лицом-яблочком ложится на верхнюю полку на немыслимо близком расстоянии от постороннего мужчины.
Вдобавок ко всему посторонний мужчина повернулся и снова нагло подмигнул. Мише опять вожжа под хвост попала.
Девушка замерла и крепко зажмурилась. Потом отвернулась к стенке, укрылась с головой. Под казенным клетчатым одеялом рельефно обозначились монументальные формы, взращенные, по всей видимости, мамиными пирогами и блинчиками.
— Ты спи, Тонечка, спи, а мы покараулим, — сказала мама в леопардовой косынке, которую она, впрочем, уже скинула, обнаружив под ней крутую химзавивку а-ля овечка Долли.
Под ее грозным взглядом Миша теснее прижался к прохладной стенке купе и уснул, убаюканный мерным стуком колес. И, пожалуй, это была самая спокойная ночь за всю эту сумасшедшую тревожную неделю.
Он проснулся от голоса проводницы:
— Молодой человек, чайку будете? Крепкий, горячий!
Миша продрал глаза. Утренний свет пробивался сквозь мутное стекло не очень чистого захватанного окна. Девушки напротив не было, равно, как и не было ее родителей.
Три полосатых матраса, свернутые толстыми рулонами, сиротливо покоились на оставленных спальных местах.
Миша даже показалось на мгновенье, что странноватая троица ему приснилась. А ведь и вправду было в них нечто сюрреалистическое: эта сверкающая лысина, эта леопардовая косынка, этот огромный помпон…
Но проводница рассеяла его сомнения в здравости и ясности собственного ума.
— Я их в соседнем купе разместила. Час назад освободилось. Мамаша всю ночь ко мне ходила. Вы, говорит, нам маньяка подсунули, мы спать боимся. Бывают же люди, — проводница сокрушенно покачала головой, насмотрятся по телевизору ужастей всяких, а потом добрым людям голову морочат. Чаю нести, что ли?
— Несите, — разрешил Миша, — а лучше кофе покрепче и печеньица какого-нибудь.
Через пять минут завтрак был на столе, купе было предоставлено в полное Мишино распоряжение, и те два часа, что остались до его конечного пункта прибытия, он надеялся провести в полном спокойствии.
Кто-то постучал.