— И про лонжу ни-ни… — икнул Решетников, и, вытянув губы, потянулся через стол. — Жанночка, дорогая моя, разреши тебя поздравить…

— Семен, тебе домой пора, — сказала Жанна, — я такси вызову. А вам, Плетнев, стыдно должно быть подпаивать человека, чтобы выведать у него…

Миша со злостью швырнул нож на стол. Зазвенела посуда, гости стали на них оборачиваться.

Он встал и пошел к выходу.

Проходя мимо рояля, заваленного разноцветными коробками, он увидел букет белых роз, которые так тщательно выбирал в цветочном магазине. Розы подвяли, потемнели. Мише стало жаль потраченного на них времени, и внезапно, с безудержным раздражением, денег, выброшенных на ветер.

Он сел в машину. На душе было муторно. Муторно и обидно до слез. Черт, не хватало еще разреветься. Вот почему мужики курят и водку глушат. Чтобы не плакать. А он сам себя добровольно лишил этого утешения в угоду маме. Бедной, бедной маме, которая пашет днями и ночами, пока ее бестолковый сын возится с красивой бесчувственной дурой. Зачем позвала его, ведь он не напрашивался? И этот взгляд, полный презрения… Не буду больше ей звонить. Никогда больше не приду, и не позвоню. Пусть катится к чертям собачьим. И стекляшки эти проклятые пусть катятся. Завра же пойду искать работу. Не нужно мне от нее ничего.

Кто-то постучал в окно, издавая звенящий и чуть царапающий звук. Миша поднял глаза. Жанна скребла по стеклу согнутым пальчиком. Это от кольца получался такой звук. Миша помнил это колечко с зеленным камушком. Когда она гладила его лицо в прошлый раз, он чувствовал его прохладную гладкость.

Он открыл окно, но сидел молча и не смотрел на нее.

— Ты почему так рано уезжаешь? — спросила она.

— Мне пора, — сказал он, стараясь казаться как можно более равнодушным.

— Ты обиделся? — она протянула руку и потрепала его по волосам, и от этого прикосновения его словно обожгло внутри.

Но он отвел голову. Отстранился слегка.

— Нет. На что мне обижаться? Все правильно. Только не понимаю, зачем ты меня позвала, если у тебя даже минутки на меня не нашлось?

Она открыла дверь, сказала просто:

— Подвинься.

— Зачем? — спросил он холодно, обида все еще переполняла его.

— Ну подвинься, — мягко попросила она.

Он подвинулся, не понимая, чего она хочет.

Она села на его место, пристегнулась. Потом повернула к нему освещенное светом уличного фонаря лицо:

— И ты пристегнись, а то знаешь: я — недисциплинированный водитель, нарушаю иногда.