Серьезную лепту в разгром противника внесли и саперы, успевшие заминировать наиболее опасные танковые направления, на которых немцы оставили несколько своих машин. Для многих танковых экипажей этого элитного эсэсовского подразделения этот рубеж стал своеобразными Фермопилами, о которые они споткнулись и сильно расшиблись. Да так сильно, что были вынуждены отойти на исходные позиции, после контрудара защитников Харькова.
Обозленный Эйке утром следующего дня возобновил лобовой штурм советских позиций, не обращая никакого внимания на требование командира корпуса генерала Хауссера перенести наступление дивизии севернее. Вновь немецкие бомбардировщики засыпали позиции советских войск, вновь массированная атака на узком участке обороны и вновь оглушительное фиаско. Ценой серьезных потерь эсэсовцы смогли прорвать первую линию советской обороны, приблизились к городу, но были остановлены встречным контрударом танкистов генерала Рыбалко.
Неизвестно, стал бы Эйке в третий раз пробовать взять Харьков лобовым ударом, но вечером второго дня он погиб, попав под бомбежку советской авиации. Вид одинокого самолета, летящего с запада на восток, не вызвал подозрения у охраны, чьи бронетранспортеры сопровождали генеральскую машину. Только когда самолет вошел в угол атаки, немцы забили тревогу, но было поздно. Сначала пулеметная очередь насквозь прошила машину командира «Мертвая голова», а затем точно сброшенная бомба разнесла её в клочья.
В тот же вечер Хауссер назначил командиром дивизии генерала Присса, и уже утром следующего дня танковые подразделения дивизии, при поддержке прибывшей артиллерии, принялись пробиваться в обход Харькова.
Умело сочетая плотный артиллерийский огонь и удары с воздуха с массированной атакой танков, эсэсовцы сумели пробить два рубежа советской обороны и вышли к железнодорожному переезду, обороняемому взводом старшего лейтенанта Шавырина.
Прорыв через рубежи советской обороны не прошел даром для немецких танкистов. Когда они подходили к железнодорожной насыпи, их ударный кулак заметно поредел и насчитывал двадцать танков и штурмовых орудий, а также пятнадцать бронемашин с пехотой.
Противостоящий им взвод Шавырина в составе двадцати семи человек был вооружен противотанковыми ружьями, пулеметами и автоматами с гранатами. Единственная 45-миллиметровая пушка замолчала в самом начале боя, успев уничтожить две бронемашины, идущие впереди танков.
Причина, по которой немцы хотели захватить этот, казалось бы, невзрачный и малозначимый переезд, заключалась в немецком бронепоезде. Он никак не мог подойти к Харькову и начать громить из своих мощных, 228-миллиметровых орудий позиции советских войск. Одним словом, переезд был нужен немцам как воздух, и они намеривались взять его любой ценой.
– Не робей, ребята, – говорил бойцам Шавырин, – панфиловцы Москву отстояли, и мы Харьков отстоим. Верно?
– Верно, верно, товарищ командир, – отвечали ему бойцы, часть которых были уроженцами Харькова. Сразу после освобождения города они явились к военному коменданту с просьбой зачислить их в ряды Красной Армии. Командование положительно оценило порыв молодых людей и, с учетом положения, разбросало их по истребительным отрядам, что прикрывали подступы к городу.
В мирной жизни трудно поверить, что жидкая цепочка защитников железнодорожной насыпи смогла отразить натиск бронированной армады, но так это и было. Метким огнем из противотанковых ружей и автоматов шавыринцы подбили и остановили четырнадцать вражеских машин, заставив находившихся в бронетранспортерах пехотинцев покинуть броню и, развернувшись цепью, атаковать насыпь.
Много пуль летело в бегущих по рыхлому снегу немцев, но больше летело в сторону шавыринцев, поражая и раня их, сокращая число защитников последнего рубежа. Казалось, что ничто не сможет остановить наступающего врага, но он был остановлен. Пулеметно-автоматным огнем шавыринцы выбили атакующие цепи гитлеровцев, а тех, кто все же сумел приблизиться к насыпи, забросали гранатами.
Откуда у них брались силы сражаться с превосходящим по своей численности врагом, непонятно, но когда оставшиеся восемь машин пошли в новую атаку, они получили жесткий отпор. Сам Шавырин пробрался к замолчавшему орудию и вместе с рядовым Еремеевым открыл огонь по врагу. Он успел подбить два штурмовых орудия, прежде чем пулеметная очередь немецкого бронетранспортера тяжело ранила его.
Когда же бронемашины приблизились к насыпи и стали подниматься по её крутому склону, обвязавшись гранатами, шавыринцы смело бросились под них. Три раза прогремели мощные взрывы, и три бронированных монстра застыли у последней черты, так её и не перейдя.
Четвертую бронемашину остановил истекающий кровью из простреленной груди рядовой Иван Силаев. Собрав последние, силы он успел метнуть бутылку с горючей смесью в водительскую щель, и охваченная языками огня бронемашина остановилась у самого основания насыпи.
Услышали ли немцы гул спешащих на помощь советских танков или их так напугала стойкость шавыринцев, но оставшиеся бронетранспортеры поспешили ретироваться с поля боя. Вовремя введенные в бой танкисты армии Рыбалко не только остановили продвижение немцев, но и отбросили их на исходные позиции.
Когда командующему фронтом доложили о подвиге молодых харьковчан, в живых из которых осталось всего четыре человека, он приказал представить весь взвод к званиям Героя Советского Союза.
Вечером того же дня между Рокоссовским и Ставкой состоялся разговор, в котором Сталин попросил командующего фронтом любой ценой удержать Харьков, и тот пообещал сделать все возможное и невозможное, хотя сделать это, откровенно говоря, было очень трудно.
Постоянно понукаемый Гитлером, пользуясь бедственным положением войск Ватутина, которые спешно выстраивали оборону вдоль Донца, Манштейн перебросил под Харьков дивизию «Адольф Гитлер». Вместе с «Райх» и «Мертвой головой» они намеривались сокрушить советскую оборону и, обойдя город с двух сторон, устроить немецкий Сталинград.
Об этом, не замолкая, трубил по радио и в печати доктор Геббельс, придавая битве за Харьков не столько военное значение, сколько политическое. Желая оттянуть на себя часть войск генерала Рокоссовского и не дать ему возможность перебросить часть сил на помощь Харькову, Манштейн приказал генералу Раусу начать наступление на Белгород.