– Весна… – Почти черные, точь-в-точь как у Мелкой, глаза коротко стрельнули за окно. – Когда снег тает, в арыках всегда так. Летом вода чистая будет, зеленоватая. Но жарко. А сейчас хорошо – все цветет. И в горах травы еще почти нет, змей издали видно.

В речи этого жителя далекого аула, лишь полгода назад попавшего в республиканскую школу-интернат для юных математиков, почти не чувствовался акцент, но говорить он предпочитал короткими рублеными фразами, иногда задумываясь над нужным словом.

– Змеи?! – в непритворном ужасе воскликнула сидящая через проход от нас москвичка. – Здесь есть змеи?

Мы торопливым хором уверили ее в полнейшей безопасности Ташкента. Она недоверчиво посмотрела на нас широко распахнутыми глазами и затеребила своего соседа. Тот с трудом оторвался от книги и с легким раздражением обернулся на шум под боком.

Мой взгляд прикипел к обложке: «Интегралы по траекториям» Фейнмана. Неожиданно. Физик на математической олимпиаде? Да еще сразу способный понимать классические работы по квантовой теории поля? Книга-то уже на две трети им прочитана.

Я оценивающе посмотрел на высокого, плотно сбитого блондина. Такой может оказаться неожиданно серьезным соперником.

Нас довезли до цели – здания Президиума Академии наук – и высадили. Я воспользовался моментом для разведки:

– Привет, – догнал блондина и пристроился справа. – Интересная книга у тебя. Функциональный интеграл грызешь?

В голубых глазах блеснул огонек энтузиазма, и он с надеждой воззрился на меня:

– А ты тоже изучал?

– Немного, – кивнул я, – все же это не столько математика, сколько физика. Красиво, но недостаточно строго. Есть большие вопросы к сходимости допредельных форм интеграла.

– Зато физически обоснованно! – взметнулся он на защиту. – Полностью соответствует стандартной квантовой теории. К тому же это интуитивно понятное орудие, с помощью которого уже сейчас можно открывать новые математические факты. Именно открывать, а не доказывать, и именно математические!

– Частично согласен, – ответил я, – это может стать новым способом думать о математике. Бурбакисты такое сделали, доработав и введя в обиход Канторову теорию бесконечности. Но только когда будет подведен базис. Пока же вся конструкция выглядит оторванной от фундамента остальной математики. Знаешь, вот словно висящая в воздухе Эйфелева башня.

– В физике, – отмахнулся он, – порой достаточно интуиции. Математика – лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математического языка под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.

– Да, если бы не Гильберт… – согласился я.

Мы обменялись понимающими взглядами.

– Ты откуда такой взялся? – поинтересовался он, ухмыльнувшись.

– Из Ленинграда.

– Сорок пятая или двести тридцать девятая?

– Двести семьдесят вторая.