– Займитесь всерьез бальными танцами.

На какое-то время я подвис.

– Хм… Может быть, это самонадеянно с моей стороны, но, думаю, я вас понял. Вы знаете, тогда я вам соврал. Еще я шью одежду. Вот, к примеру, штаны и пиджак на мне.

– О, как интересно! – Он даже выбрался из кресла и, подойдя, отогнул лацкан моего пиджака. Разглядел швы, довольно поцокал и потрепал по плечу. – Тогда все в порядке, Андрей. Не бросайте ни в коем случае!

Я польщенно кивнул. Приятно, черт побери!

Он величественно опустил себя в кресло.

– Израиль Моисеевич, я тут на одну изящную вещицу набрел… Хочу спросить, не встречали ли у кого-нибудь? Не взглянете?

– Давай, – махнул он покровительственно.

Тремя короткими фразами я изложил АВС-гипотезу. Гельфанд прикрыл глаза и погрузился в раздумья.

Я замер, чуть дыша. Сколько в нем осталось от гения? Все-таки ему уже за шестьдесят. Для действующего математика – это, к сожалению, много. Увидит ли всю многомерность гипотезы?

Ожидание затягивалось. Минута шла за минутой, а Израиль Моисеевич все так же неподвижно сидел в кресле, лишь чуть заметные подергивания глазных яблок выдавали движение его мысли.

Единственным источником звука в комнате стали древние напольные часы в углу. Я стал наблюдать, как раскачивается, рисуя совершенную циклоиду, матово поблескивающий диск маятника. Спустя короткое время в уме, безо всякого усилия с моей стороны, начала, изумительно попадая в такт, раскручиваться система дифференциальных уравнений, описывающая это колебание.

Потом мысль моя скользнула глубже. Сколько десятилетий этот старинный механизм безучастно пропускает бесконечное время через фильтр настоящего момента? Время, столь разное в ощущениях каждого конкретного человека в отдельности и единое для человечества в целом? Титаны создали эту кинетическую скульптуру для овеществления хода вечности, сделав его наглядным и зримым…

Когда раздался голос Гельфанда, я невольно вздрогнул.

– Ты хоть понял… – Слова выпадали из него тяжелыми глыбами. – Понял, что нашел?

– Думаю, что да. – От волнения я облизнул нижнюю губу. – В первую очередь это – перекресток, где аддитивность встречается с мультипликативностью. Сюда же сходятся некоторые другие гипотезы, оказываясь частными случаями этой. Например, Морделла или даже Великая теорема Ферма. Если вот эта гипотеза окажется верна, то Ферма доказывается отсюда буквально в три строчки. Смотрите…

– Стой! – вскрикнул он резко и добавил уже намного тише: – Я сам.

И он забормотал, лихорадочно чиркая по листу:

– Так… Сразу берем эн больше шести… только взаимно простые… положим эр равное двум… – Шепот его постепенно опустился до беззвучности. Спустя минуты три он оторвался и с сожалением помотал головой: – Нет, Андрей. Вижу, что если тройки Ферма есть, то их не больше конечного числа. Это и правда – сильный результат. Но не сама теорема.

– А если, – произнес я вкрадчивым голосом искусителя, – использовать дополнительное предположение о том, что исключительных троек для эр равно два нет вообще, то…