В своей наиболее фундаментальной форме открытие второго фронта англичанами и американцами носило экспериментальный характер. Британская империя вместе с колониями потеряла миллион человек в ходе Первой мировой войны, а Соединенные Штаты – в десять раз меньше. Накануне того конфликта Черчилль сказал жене: «Все находится в состоянии полной готовности. Мы стряхнули с себя остатки сна. Но война – это неизвестное и неожиданное». Спустя годы, сопровождая Джона Макклоя, помощника американского военного министра, через Палату общин, премьер-министр вспомнил Первую мировую. «Я, – сказал он Макклою, – своего рода причуда природы, в том смысле, что большая часть моего поколения погибла в Пашендейле и на Сомме. Целое поколение британских лидеров было уничтожено, и Великобритания не может позволить себе потерю еще одного».
Настроенные в духе «никогда больше!», британцы одержали победу в Касабланке над американской делегацией, выступавшей за наступление через пролив. Будучи новичками в коалиционной политике, американцы прибыли в Касабланку плохо подготовленными и слегка не в ладах со своим президентом, который поддерживал наступление в Северной Африке. «Если бы я заранее записал, какими, как я надеялся, будут итоги [конференции], – писал один британский офицер, – я никогда не написал бы ничего столь обширного, исчерпывающего и благоприятного для наших идей». К их чести, американские делегаты признали ошибки в своей работе и попытались найти способы не допускать их в будущем.
Спустя несколько месяцев после Касабланки план наступательной операции через пролив реанимировали. Генералу Фредерику Моргану, англичанину с отменным чувством юмора и впечатляющим боевым послужным списком в двух мировых войнах, поручили, как говорилось в инструкциях, «координацию и продвижение плана по вторжению через канал в этом и следующем году». Вскоре специалисты по планированию расширили задачи Моргана. Теперь ему приказали спланировать «полномасштабное наступление на континент в 1944 году в кратчайшие сроки, чтобы воспользоваться преимуществами летнего сезона».
Сказать было легче, чем сделать. Людей у Моргана было немного, а его заместителем назначили американского генерала Рэя Баркера. Кроме того, в распоряжении Моргана была горстка младших британских и американских штабных офицеров. Существовали также серьезные противоречия в вопросе масштабов наступления. Американцы предлагали план, подразумевавший использование всех доступных средств; британцы предпочитали задействовать силы, имевшиеся на момент штурма. «Такие дела, – якобы сказал Брук, передавая Моргану инструкции. – Но ты, черт возьми, должен заставить все это работать». Морган назвал свою новую организацию COSSAC (КАЗАК) по первым буквам своей должности (Chief of Staff to the Supreme Allied Commander – начальник штаба Верховного главнокомандующего союзниками) и приступил к работе.
Самой серьезной проблемой была нехватка десантных судов. Первая волна войск должна была высадиться на берег в достаточном количестве, чтобы продержаться до прихода подкреплений. Специалисты по планированию подсчитали, что для этого потребуются пять дивизий, а десантных кораблей хватало только для трех. Без прямого приказа адмирал Кинг вряд ли перенаправит десантные суда из Тихого океана для высадки в Нормандии. Ставка на 90 дивизий также создавала проблему с человеческими ресурсами. В соответствии с планами осенью 1944 года требовалось перебросить семь союзных дивизий из Италии в Великобританию для подготовки к операции «Оверлорд», но Черчилль был готов бороться за то, чтобы оставить крупные силы союзников в Средиземном море. Вопрос о том, когда и где должна произойти высадка, также оставался открытым. Для высадки требовалось место в пределах досягаемости истребителей союзников в Соединенном Королевстве, расположенное рядом с крупным портом, неуязвимым для атак с суши и достаточно большим, чтобы разгрузить судна для перевозки танков и другие крупные десантные корабли. Также на пляжах должно быть достаточно съездов, чтобы транспортные средства и люди могли быстро выехать с пляжей на дороги. Рейд 1942 года на французский пляжный городок Дьепп служил напоминанием о том, как быстро все может пойти не так, если не выполнить эти требования. В течение одного летнего дня половина десантных войск (преимущественно канадских) при приземлении в Дьеппе была убита, ранена или взята в плен, а ВВС потеряли более сотни самолетов.
Идеальным местом для высадки был Па-де-Кале, расположенный всего в шестидесяти километрах к востоку от Кентербери, но его преимущества были настолько очевидны, что крупные силы немцев с пулеметами и минометами наготове наверняка ожидали прибытия десантных кораблей. Подходящие для высадки места были в Голландии и Бельгии, но их близость к Германии позволила бы немцам быстро прислать подкрепления. Также рассматривались Гавр, Брест и Шербур, но по тем или иным причинам все они были исключены. Оставалась Нормандия.
Нормандия находилась в 270 километрах от Британии, и крупные силы союзников вряд ли могли достигнуть цели, не привлекая внимания. Тем не менее в Кане, самом важном городе региона, имелись хороший порт и аэродром, а после захвата силы вторжения могли перекрыть железнодорожное и автомобильное движение между Шербуром и Парижем. Кан был хорошо известен британцам. Вскоре после Дюнкерка радио Би-би-си попросило слушателей прислать открытки, собранные во время довоенных каникул на континенте. Десять миллионов британцев откликнулись на просьбу. Фотографии с воздуха от британских ВВС и данные французского подполья также предоставили ценную информацию о местах высадки и дислокации немецких войск в регионе. Однако в декабре 1943 года один важный вопрос все еще оставался без ответа: смогут ли пляжи к западу от реки Орн, протекающей через Нормандию, выдержать вес танков, грузовиков и другой тяжелой техники, которая должна высадиться вместе с войсками? На вопрос был дан смелый ответ, который вызвал бы восторг читателей «Boy’s Own[255]». Вооружившись пистолетами, кинжалами, наручными компасами, водонепроницаемыми часами и дюжиной тридцатисантиметровых трубок, в канун Нового года капитан (впоследствии майор) Логан Скотт-Боуден и сержант Брюс Огден-Смит подошли на сверхмалой подводной лодке к берегу. Избегая лучей прожекторов, освещавших пляжи, они двинулись в глубь суши, стараясь держаться ниже отметки прилива, чтобы море смыло их следы до первых лучей.
Они собрали образцы песка и отметили расположение каждого образца в подводных планшетах для письма. Все шло хорошо, пока разведчики не вернулись к месту высадки. В их отсутствие море стало более бурным, и волны выбрасывали их обратно на берег при первых двух попытках добраться до подводной лодки. Прежде чем сделать третью попытку, двое мужчин гребли на месте в течение нескольких минут, изучая ритм волн. Следующая попытка оказалась удачной, и из темноты показалась ожидавшая их подводная лодка. Внезапно Огден-Смит вспомнил дату и крикнул: «С Новым годом!» Пока Скотт-Боуден и Огден-Смит плыли обратно в Великобританию, Гитлер в новогодней речи объявил о готовящемся апокалипсисе. Он пообещал немецкому народу войну, после которой «не останется победителей и побежденных, только выжившие и уничтоженные».
Если бы все шло по плану, то в канун Нового года Джордж Маршалл сидел бы в лондонском офисе в ожидании отчета Огдена-Смита и Скотта-Боудена, а Дуайт Эйзенхауэр находился бы в Вашингтоне, на посту главы администрации, который раньше занимал Маршалл. Но по мере того как 1943 год подходил к концу, перспектива потерять Маршалла продолжала сильно давить на Рузвельта. Таким образом, 7 декабря 1943 года Эйзенхауэр узнал, что он возглавит командование операцией «Оверлорд», а Маршалл останется на должности начальника штаба армии. У британцев были смешанные чувства по поводу назначения. Эйзенхауэр провел вторую половину 1943 года, наблюдая за наступлением союзников на Сицилию и Италию, и ни в одной из кампаний его командование нельзя было назвать выдающимся. «Славный малый, но не генерал» – так Бернар Монтгомери, герой Эль-Аламейна, охарактеризовал военные таланты Эйзенхауэра. Такого же мнения придерживался и Брук, хотя он видел в этом решении положительную сторону. «Мы [отправляем] Эйзенхауэра в стратосферу, – сказал он, – где он, как главнокомандующий, посвятит свое время политическим и межсоюзническим проблемам, в то время как мы окружим его нашими командирами для решения военных вопросов». В британской версии восхождения Эйзенхауэра на пост Верховного главнокомандующего союзными войсками он выглядел как «веселый и добродушный руководитель, вырванный из безвестности генералом Маршаллом и поставленный на высокую должность». Но как убедительно доказал Карло Д’Эсте, наиболее проницательный биограф Эйзенхауэра, «веселый и добродушный» Эйзенхауэр, над которым посмеивались его британские недоброжелатели, был лишь маской. Настоящий Эйзенхауэр был «безжалостным и амбициозным офицером, который жаждал карьерного роста», но при этом обладал самоконтролем, чтобы держать эти планы при себе. Командующий, который привел англо-американскую коалицию к победе, руководствовался двумя принципами: 1) ключ к военному успеху – командная работа; 2) какой бы серьезной ни была ситуация, командир должен сохранять оптимизм и поддерживать его в своей команде.
Эйзенхауэр был менее верен другому правилу, которое он усвоил в молодости: важность отдыха. Двадцать второго мая он допоздна разговаривал с Эллиотом Рузвельтом, который только что вернулся из Москвы, где выслушал множество жалоб на несопоставимое количество жертв между Советским Союзом и западными союзниками. Во время визита к высшему советскому командованию Эллиоту сказали, что Красная армия до завтрака понесла больше потерь, чем союзные армии за месяц. «Сталин всегда держит слово, – сказал Эллиот Эйзенхауэру, а затем добавил: – Выполнение обещания о втором фронте станет настоящим испытанием для Британии и США». На следующий день, 23 мая, Эйзенхауэр совершил долгую верховую прогулку по Ричмонд-парку – одной из немногих достопримечательностей Лондона, которые не были разрушены войной. Вечером в письме своей жене Мэми генерал подробно описал поездку, не обойдя вниманием увиденных им кроликов и куропаток.
После месяцев легкого, а иногда и не очень легкого противостояния Черчилль склонился в сторону «Оверлорда». Но бессонными ночами его все еще посещали призраки Соммы и Пашендейля. В беседе с Бруком 21 мая он пожаловался на сравнительно скромные силы вторжения, в особенности на небольшую пехотную группировку. Его также беспокоила возможная газовая атака со стороны Германии. Это казалось маловероятным, учитывая последующее международное возмущение. Тем не менее Гитлер мыслил не так, как другие люди. Когда научный советник Черчилля, лорд Черуэлл, рассказал ему о новом смертоносном биологическом препарате под названием N-споры, от которого не было лечения или профилактики, Черчилль заказал в Соединенных Штатах полмиллиона N-бомб.
В конце мая американскому офицеру, стоявшему на гребне холма на юге Англии, открывалась ошеломляющая панорама. Узкие проселочные дороги на равнинах внизу были забиты военной техникой: бронетранспортерами, грузовиками, штурмовыми танками и джипами, а также колоннами солдат, растянувшимися на километры. Когда армада двинулась на юг мимо магазинов рыбы с жареным картофелем и указателей «Чай на продажу», к дорогам выходили доброжелатели, размахивавшие «Юнион Джеками». Одни солдаты улыбались и махали в ответ; у других был мрачный вид людей, идущих в бой, чтобы убить или быть убитыми. Шествие продолжалось до вечера. Затем военные корабли опечатали, и солдаты остались наедине со своими мыслями.
Двадцать второго мая Черчилль сообщил Сталину, что «все сосредоточены на „Оверлорде“». Четыре дня спустя 72-часовой обратный отсчет до даты вторжения 5 июня начался с сомнений. Полковник авиации Джеймс Стэгг, старший метеоролог англо-американской метеорологической группы, предупредил Эйзенхауэра, что, если текущие тенденции сохранятся, день высадки может оказаться ненастным. Между Ньюфаундлендом и Ирландией образовалась область пониженного атмосферного давления. В тот вечер в телеграмме Маршаллу Эйзенхауэр высказался о предупреждении Стэгга в оптимистичном ключе: «Пока прогнозы неопределенные, погода в целом благоприятная». На следующее утро прекрасное весеннее солнце светило в окна штаб-квартиры Эйзенхауэра в Саутвик Хаусе. Американские и британские метеорологи разошлись во мнениях по поводу последних сводок погоды, а Стэгг воздержался от прогноза. Днем 3 июня все еще было солнечно, но последние сводки погоды указывали, что от Британских островов до Ньюфаундленда складывается угрожающая ситуация. «Джентльмены, – сообщил Стэгг тем вечером высокопоставленным британским и американским командирам, – боюсь, что наши с коллегами опасения подтвердились. В следующие несколько дней на Ла-Манше будут сильные волны и ветер, а небо затянет низкими облаками».
Когда Стэгг закончил, слушатели были озадачены. Вечернее небо за окном имело прекрасный розоватый оттенок. Эйзенхауэр приказал временно отложить рассмотрение дела, но было слишком поздно. «Ассошиэйтед Пресс» уже сообщало, что войска Эйзенхауэра высадились во Франции. Через 23 минуты агентство опровергло новость, но к тому времени Си-би-эс и Московское радио сообщили, что вторжение началось.
Черчилль провел весь день, наблюдая за войсками. Вернувшись домой и услышав по радио, что союзники находятся в Риме, он почувствовал облегчение, но по мере того как начиналась июньская ночь, его мысли все время возвращались к десяткам тысяч молодых людей, сидевших на кораблях и в военных лагерях по всей Англии, гадая, останутся ли они в живых через неделю. На следующее утро Черчилль работал в постели, когда появилась его жена Клементина, вручила ему письмо и исчезла. В письме говорилось: «Я так сильно сочувствую вам в этот мучительный момент – настолько напряженный, что не позволяет радоваться успеху в Риме». В то утро Брук тоже был в мрачном настроении. «Меня очень беспокоит операция, – сказал он. – В лучшем случае она не оправдает ожиданий большинства людей, точнее, тех, кто ничего не знает. В худшем случае операция может стать самым ужасным провалом за всю войну».
Эйзенхауэр уже написал заявление, с которым он выступит, если случится худшее: «Высадившиеся в районе Шербура – Гавра войска не смогли закрепиться, и я вывел их из Франции. Мое решение атаковать в это время и в этом месте было основано на доступной мне информации. Войска, авиация и флот сделали все, что могли. Если во всем этом кто-то и виноват, то только я».
Утром 4 июня шел слабый дождь; на пристани в городке Уэймут несколько сотен молодых американских солдат собрались послушать, как отец Эдвард Уотерс служит мессу. Восточнее, в Саутгемптоне, томми из Ливерпуля нацарапал на рекламном щите: «Ливерпуль – лучшая футбольная команда в мире», прежде чем исчезнуть в судне для перевозки танков. В городке Лепе в графстве Хэмпшир строительная бригада заканчивала постройку «Малберри» – искусственной гавани, которую надлежало отбуксировать через пролив и собрать на пляже Нормандии. Дальше на восток, в Дувре, колонна грузовых судов гребными винтами вышивала пенистые белые узоры на морской глади. Над кораблями в полумраке начинающегося дня лениво кружила группа «Спитфайров», ожидая, пока суда очистят пролив.
В Саффолке, Норфолке, Корнуолле и Суррее настроения колебались между страхом и возбуждением. После полудня, когда Эйзенхауэр прибыл в Портсмут с генералом Шарлем де Голлем, все еще шел дождь. Несколькими днями ранее Эйзенхауэр и Кинг объединили свои усилия, чтобы отговорить Черчилля от отплытия с силами вторжения. Теперь второй по влиятельности человек на планете отказывался выступить на Би-би-си в день начала операции.
Де Голль не возражал против речи, которую его попросили прочесть, но он категорически возражал против речи, которую должен был произнести Эйзенхауэр. Он не упоминал де Голля как лидера Временного правительства Французской Республики и, по мнению генерала, подразумевал, что правительство Виши генерала Филиппа Петена сохранит контроль. Это заняло почти целый день, но Беделл Смит, начальник штаба Эйзенхауэра, и генерал Мари-Пьер Кениг, один из помощников де Голля, пришли к компромиссу: генерал обратится к французскому народу в день вторжения, но ограничится в своих замечаниях просьбой «соблюдать приказы, отданные французским правительством и французскими лидерами, назначенными правительством».
Вечером 4 июня десятки транспортных и десантных судов кружили у острова Уайт, ожидая улучшения погоды. В прибрежном городке Уэймут «сотни отозванных кораблей» качались на волнах в гавани. В Портсмут вернулось так много кораблей, что по ним можно было пройти через всю огромную гавань, переходя с борта на борт. Количество сигарет, которые выкуривал Эйзенхауэр, было надежным показателем его настроения, и к началу июня он употреблял до четырех пачек в день. В то утро главной проблемой была погода. Чтобы восполнить нехватку пехотных дивизий, планировщики полагались на авиацию, а авиация зависела от метеоусловий. В сильный дождь солдатам на пляжах придется уповать на упорство и удачу, чтобы противостоять немецкой контратаке.