Седьмого марта 1944 года Берия сообщил Сталину, что 800 тысяч чеченцев отправлены на переселение в отдаленные районы Сибири и Средней Азии. К моменту завершения программы почти 2 миллиона человек были пойманы в ее сети, включая крымских татар и поволжских немцев, которые избежали ареста во время облавы в 1942 году.
Но главными жертвами стали народы Кавказа. Этот регион был населен малоизвестными народами, малочисленными и загадочными по происхождению, такими как балкарцы, земледельческий народ, численность которого в 1939 году составляла 42 600 человек. Заключив, что балкарцы были «бандитами», 25 февраля 1944 года Берия написал Сталину: «Если вы согласны, то до своего возвращения в Москву я могу принять необходимые меры по переселению балкарцев». К тому времени как балкарцы достигли своей новой родины, умерло 20 % из них. Карачаевцы, народ Северного Кавказа численностью 80 тысяч человек, потеряли треть населения на пути к своему новому дому. Калмыки, 93-тысячный буддийский народ, действительно сотрудничавший с немцами, подверглись особо суровому наказанию. Ранним утром 28 декабря 1943 года несколько тысяч агентов НКВД прибыли в калмыцкие поселки и заявили ошеломленным сельчанам, которых вытащили из кроватей, что Председатель Верховного Совета признал калмыцкий народ виновным в коллаборационизме.
Семьям дали двенадцать часов на то, чтобы собрать свои вещи и подготовиться к депортации. К 18:00 калмыки всех возрастов (93 тысячи) были посажены в неотапливаемые вагоны. По прибытии в Сибирь их отправили в лагеря, где рабочий день составлял двенадцать часов, а рабочая неделя – семь дней. Из-за истощения, недоедания и обморожений численность калмыков к 1945 году сократилась на 20 %. Довольный успехом погромов, Сталин наградил медалями 413 чекистов, участвовавших в переселении.
Рано утром 13 декабря 1943 года генерала Брука, спавшего в комнате для гостей на вилле Эйзенхауэра в Карфагене, разбудил голос, который все время повторял: «Привет. Привет. Привет». «Кто это, черт возьми?» – крикнул Брук и зажег свет рядом с кроватью. В дверном проеме стоял Уинстон Черчилль в халате с драконом и с коричневой повязкой на голове.
«Я ищу доктора Морана», – сказал премьер-министр, добавив, что у него «сильная головная боль». Новость о болезни Черчилля быстро распространилась среди других гостей Эйзенхауэра, и виллу наполнили звуки шагов и шепот.
Днем боль прошла, но Моран волновался. Черчиллю только что исполнилось шестьдесят девять, он ел и пил в избытке, а состоявшиеся одна за другой Каирская и Тегеранская конференции истощили его физически и эмоционально. Моран вызвал патолога и двух медсестер из Каира и позаимствовал переносной рентгеновский аппарат в больнице в Тунисе. Патолог, подполковник Роберт Пулвертафт, заявил, что анализ крови Черчилля в норме, но его температура поднялась до тридцати восьми и трех, а зловещая тень на рентгеновских снимках, сделанных Пулвертафтом, указывала на серьезную пневмонию.
В последующие дни состояние премьера ухудшилось. Когда Гарольд Макмиллан, британский дипломатический представитель в Средиземноморье, посетил виллу Черчилля 13 декабря, тот выглядел «слабым и сонным», вспоминал Макмиллан. На следующий вечер возникло новое осложнение: сердце премьер-министра забарахлило. Вечером 15-го наступил переломный момент. Легкие Черчилля были перегружены, сердцебиение стало «очень» нерегулярным. «Мы знали, к чему идет дело, – вспоминал позже Моран. – Сердечный приступ на фоне пневмонии заставляет человека чувствовать себя ужасно».
Следующие четыре часа напряженный Моран сидел у постели пациента, ожидая, пока сердце Черчилля вернется в норму. В 22:30 сердцебиение премьера замедлилось, и он заснул. На следующее утро пульс Черчилля стабилизировался, а легкие очистились. Ночью 18 декабря учащенное сердцебиение появилось снова, но ненадолго. В тот день премьер-министр почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сесть в своей кровати и прочитать поздравительные открытки от своих многочисленных сторонников. По мере приближения Рождества на его щеки возвращался румянец, а в действия – целеустремленность и энергия. Его особенно воодушевила телеграмма от британских начальников штабов от 22 декабря. Руководители заявили, что пришли «к полному согласию: нынешний застой в Италии не может продолжаться».
Итальянская кампания была продиктована директивой Объединенного комитета начальников штабов, другими словами, британского и американского начальников штабов. В директиве были обозначены две цели. Первая цель – вывести Италию из войны – была достигнута практически сразу. В сентябре 1943 года Муссолини отстранили от должности в результате переворота, и вскоре после этого Италия капитулировала. Но это была победа с оговоркой: в стране по-прежнему замечаю неравномерные размеры букв в строчках и пробелы между словами! В директиве Рим не упоминался, но Вечный город был богат очарованием и историей, и у идеи его захвата был могущественный сторонник в лице Уинстона Черчилля. Рузвельт был больше сосредоточен на «Оверлорде», до начала которого осталось всего шесть месяцев. Тем не менее президент считал Италию достаточно важной, чтобы побудить командующего 5-й американской армией Марка Кларка «делать все возможное для того, чтобы Рим был нашим».
Идее заполучить Рим в качестве военного трофея было трудно сопротивляться. Освободители вошли бы в Вечный город, осыпаемые букетами, симпатичные молодые женщины посылали бы им воздушные поцелуи, старики играли бы на аккордеонах, старушки возносили бы благодарственные молитвы, дети бежали бы за марширующими солдатами, размахивая звездно-полосатыми флагами и «Юнион Джеками», а после парада началась бы ночная вакханалия.
Спустя время эта фантазия частично воплотится в жизнь, но победа потребует больше времени и унесет больше жизней, чем предполагалось, потому что планировщики союзников не смогли полностью понять то, что Альберт Кессельринг, немецкий командующий в Италии, уже знал: в горных районах Южной Италии преимущество будет у защитников. В результате британские и американские формирования в Италии провели осень 1943 года, перебегая с холма на холм, с горы на гору, от реки к реке: их ботинки были покрыты навозом мулов, а руки краснели от холода. Они перешагивали через тела, сплющенные проезжавшими танками, питались консервами и армейскими пайками, неделями не меняли одежду, мучились от холодных октябрьских дождей и умирали от пневмонии под ноябрьским снегом. В те редкие дни, когда выходило солнце, в небе появлялись немецкие самолеты и высыпали им на головы листовки с насмешкой: «Дорога длинная».
К тому же эта дорога была хорошо защищена. Осенью 1943 года Кессельринг построил сеть оборонительных рубежей, чтобы остановить наступление союзников. К поздней осени британцы и американцы прорвали два рубежа, Барбара и Бернхардт, но победа не принесла особого облегчения. Угрюмые горные хребты на севере, казалось, тянулись до бесконечности, а за последним хребтом союзников терпеливо поджидала линия Густава, которая простиралась через Италию от Средиземного моря на западе до Адриатического моря на востоке и была защищена сетью взаимосвязанных оборонительных сооружений, охранявших дорогу на север в Рим. Немецкая пропаганда утверждала, что линия Густава неприступна, и солдаты, продиравшиеся через заснеженные горные перевалы к Вечному городу, не горели желанием проверять немецкое бахвальство.
Если бы не жестокая судьба, союзные войска уже могли бы быть в Риме. Первоначально немцы планировали оставить столицу, но по ходу осенних боев немецкие командиры поняли, насколько ценным союзником была гористая местность Италии. Между двумя старшими немецкими командирами в стране вспыхнул спор. Эрвин Роммель, который возглавлял силы из девяти дивизий в Северной Италии и терял веру в способность Германии одержать победу, хотел оставить Рим и отступить на более защищенную позицию в долине реки По, в нескольких сотнях километров к северу. Кессельринг, командовавший восемью дивизиями на юге, не питал иллюзий относительно будущего Германии в Италии. Однако он был оптимистом и считал, что заставит англичан и американцев заплатить высокую цену за каждый метр итальянской земли, который они захватят. Улыбчивый Альберт, один из самых разносторонних генералов Германии, сыграл важную роль в битве за Британию, а год спустя – в воздушной кампании при старте «Барбароссы». На Сицилии Кессельринг проявил навыки полевого командира. Под носом значительно превосходящих англо-американских сил он эвакуировал 40 тысяч итальянских и немецких солдат, 93 тысячи автомобилей, 970 тонн топлива и 15 тысяч тонн запасов в материковую Италию.
Осенью 1943 года, когда Гитлер начал поиск главнокомандующего, который возглавит итальянскую кампанию, выбор быстро сузился до Кессельринга или Роммеля. Гитлер некоторое время колебался, но в конце концов выбрал Кессельринга. Он был не так известен, как Лис Пустыни, чьи подвиги в Северной Африке стали легендой. Но Гитлер не искал немецкого Лоуренса Аравийского. Он считал, что военный успех без оптимизма невозможен и что Улыбчивый Альберт, оптимист по натуре, может найти полосу солнечного света в самом темном облаке, в то время как Роммель, хотя и «необычайно храбрый и способный командир», на такое не способен.
Кессельринг оказался правильным выбором. К началу декабря наступление союзников замедлилось, и разочарованные британские и американские стратеги искали способ вернуть себе инициативу. В поисках решения союзники пересмотрели идею, которую в различных версиях обсуждали еще с октября. Первоначально ее предложил генерал Александер, старший британский командующий в Средиземном море. Алекс, как его называли друзья, родился в Северной Ирландии, колыбели британского офицерского сословия. Он был ослепительно красив, по-джентльменски хорошо воспитан, и к тому же был воином. В то время как другие солдаты после Первой мировой войны засели по домам, Александер отправился на поиски новой войны и нашел ее в Восточной Европе. В 1940 году он одним из последних британских офицеров покинул пляжи Дюнкерка (возможно, и последним). Поздней осенью Александер, разочарованный тупиковой ситуацией в Италии, предложил решение: атаковать с двух сторон. Первый удар следовало сосредоточить на городе Кассино, который находился под древним аббатством Монте-Кассино и был наиболее сильно защищенным сектором линии Густава. 5-я американская армия вступит в бой с немцами в Кассино, а силы из пяти дивизий двинутся на север и займут плацдарм в Анцио, итальянском городе в 55 километрах к югу от Рима. Когда план Александера потеснила операция «Оверлорд», получившая приоритет в использовании десантных судов, генерал Кларк предложил сокращенную версию плана: единственная усиленная дивизия из 24 тысяч человек захватит пляжи в Анцио и будет удерживать их, пока 5-я армия не прорвется за линию Густава и не придет им на помощь.
Неделю спустя Кларк решил отказаться от этого варианта. По самым оптимистичным оценкам, 5-я армия могла прибыть в Анцио через семь дней, и Кларк сомневался, что 24 тысячи человек смогут удерживать плацдарм под шквальным огнем немцев дольше суток. Но Черчилль практически сразу вернул план к жизни. Италия занимала центральное место в тайной стратегии премьер-министра; более того, победа при Анцио восстановила бы часть престижа, который империя потеряла в Дюнкерке и Сингапуре. В Рождество 1943 года Черчилль, все еще болеющий пневмонией, позвонил Рузвельту и спросил, можно ли оставить часть десантных кораблей, предназначенных для «Оверлорда», на итальянском театре до февраля, чтобы поддержать то, что теперь называлось Анцио-Неттунской операцией. Рузвельт согласился, хотя ему не нравились эти британские аттракционы в Восточном Средиземноморье.
В своей последней версии Анцио-Неттунская операция напоминала расширенную версию плана Кларка, за исключением того, что на пляжи Анцио бросали две штурмовые дивизии вместо одной. Сторонники плана называли его беспроигрышным. Если Кессельринг решит противостоять высадке, ему придется отвести войска от линии Густава, увеличивая ее уязвимость. И наоборот, если он проигнорирует угрозу Анцио и использует свои ресурсы для предстоящей битвы при Кассино, штурмовые силы смогут относительно легко захватить Альбанские горы, открывавшие дорогу в Рим. Декабрь сменился январем, погода ухудшалась, и бои становились все более ожесточенными. Камино, Ротондо, Лунго, Сан-Пьетро и десятки других малоизвестных итальянских городков, о которых мир никогда не слышал, на несколько дней превратились в миниатюрные Соммы и Пашендейли. Подкрепления уничтожались так быстро, что часто люди умирали, не зная имен других солдат в своей роте. Мертвых засовывали в мешки для трупов образца 1940-х годов, чтобы защитить их от диких животных, и единственным напоминанием об их службе был окровавленный жетон. Батальоны несли потери от сотни до двухсот человек ежедневно. Измученные носильщики засыпали на сильном морозе и просыпались с хриплым кашлем. Шестнадцатого января американские войска, потеряв 16 тысяч человек, прорвали линию Бернхардта, предпоследнюю линию обороны Германии. Победа не принесла радости. Впереди проходила линия Густава, самая грозная из немецких укрепленных позиций. Она простиралась на сотню километров по всей Италии, но самым мощным участком был город Кассино и огибавшие его реки Рапидо и Гарильяно. Город находится к юго-западу от аббатства Монте-Кассино, в километре от того места, где больше тысячелетия назад молились святой Альдемар Мудрый и святой Бенедикт Нурсийский.
Подходы к Кассино защищали четыре сотни немецких тяжелых орудий и ракетных установок, каждая батарея была связана с наблюдателем, который, дрожа, сидел за деревом или скалой и следил за происходившим в городе. Каждый метр Кассино, который можно было укрепить, был укреплен. В течение двух месяцев «немецкие инженеры и подневольные итальянские рабочие взрывали скалы, укрепляли бункеры телефонными столбами, а крыши бункеров – дополнительными столбами, дубовыми балками и слоем земли толщиной пару метров», – писал историк. В городе Кассино были расчищены зоны обстрела вокруг укрепленной железнодорожной станции и гостиницы «Континенталь». Союзники ответили введением польских и новозеландских войск. В домах под аббатством старушки доставали четки и пели «Аве Мария». Гитлер в ответ пообещал Кессельрингу больше мин, колючей проволоки, противотанковых орудий и инженеров, подневольных работников и трехтонных бронированных турелей с угольными печками, чтобы согревать экипажи. Поскольку обе стороны бросились мобилизовать как можно больше людей и техники, надвигавшаяся битва начала походить на генеральную репетицию Армагеддона.
План нападения № 34, составленный генералом Александером, не сбрасывали со счетов. Предполагалось, что французские, британские и американские войска начнут наступление вдоль рек Рапидо и Гарильяно в районе Кассино 12, 17 и 20 января; затем, пробив брешь в линии Густава, войска должны пройти маршем 110 километров к северу, в Анцио, где 22 января будут усилены дополнительным контингентом британских и американских войск, переброшенных на север морем. Затем две боевые группы объединятся и двинутся на Рим, находившийся в полусотне километров к северу, а оттуда направятся вверх, к Пизе и Флоренции. Генерал Люсьен Траскотт, командующий 3-й американской дивизией, был в ужасе, когда пересмотрел план Александера. Чтобы приступить к его выполнению, англо-американские силы в Кассино должны были прорвать линию Густава, и Траскотт предупредил генерала Кларка, что у такого нападения «мало шансов» на успех, если с самого начала не уничтожить тяжелые немецкие орудия, охранявшие Кассино.
Генерал Фред Уокер, командующий многострадальной 36-й дивизией, сильно потрепанной в Салерно и Сан-Пьетро, беспокоился еще сильнее. Восьмого января Уокер признался в своем дневнике: «Я не понимаю, как нам или любому другому подразделению удастся пересечь Рапидо». Неделю спустя Уокеру все еще снились трупы, болтавшиеся лицом вниз в зимнем прибое. «Это будет трудная задача, и мне она не нравится, – написал он в дневнике. – Нет ничего, что говорило бы в пользу нашего успеха». Ближе к дню атаки вспыхнули споры о том, насколько целесообразно проводить высадку в 110 километрах к северу от ближайшего расположения союзников. Аналитики 15-й группы армий Александера были уверены, что Кессельринг отступит на север после столкновения с мощными ударными силами Анцио, в состав которых входили две дивизии 6-го корпуса, три батальона рейнджеров, два дивизиона коммандос, парашютный полк, парашютный батальон и обещание постоянного притока подкреплений по морю. Однако G2, военная разведка, считала, что Кессельринг будет стоять и сражаться до конца. Оценка была основана на военном послужном списке Улыбчивого Альберта, но были и личные причины, по которым он мог решиться стоять насмерть. Он приехал в Италию, полагая, что итальянцы поддержат Германию, а когда Италия перешла на другую сторону, он почувствовал, что предали лично его.