Вскоре я вышел из кабинета, меня повели в девятый корпус к каким-то начальникам, я побеседовал и с ними. Потом снова водили по каким-то кабинетам… Я узнал, что создана специальная следственная группа по факту побега Солоника. Им вплотную занялись Служба безопасности президента, ФСБ, РУОП. Потом я узнал от своих клиентов, что следователи и оперативные работники стали приходить в следственный изолятор, в камеры, беседовать с моими клиентами, наводя справки обо мне, интересовались моими отношениями с ними. Беседовали также и с обитателями соседних камер, собирали информацию буквально по крупицам.
У меня начались серьезные неприятности. За мной была установлена тотальная слежка, прослушивание телефонных разговоров. Несколько раз меня вызывали на допросы в различные компетентные организации.
В «Матросскую тишину» я не ходил больше года после побега Солоника — душа не лежала. Я не брал дела, если узнавал о том, что мои потенциальные клиенты находятся в «Матросской тишине».
Прошло полтора года. Дело Солоника постепенно отошло на второй план. Правда, время от времени, после очередного громкого заказного убийства, журналисты вспоминали про Солоника и начинали писать о нем. Через свои источники я узнал, что в следственном изоляторе было проведено служебное расследование, которое многих коснулось.
Так, дежурного по следственному изолятору и старшего по корпусу отправили на пенсию, заместителю дежурного объявили строгий выговор, начальник сизо и его заместитель были предупреждены о несоответствии занимаемой должности. Девятый спецкорпус переименовали в сизо № 4 и создали спецтюрьму.
На следующий день после побега, как я узнал позже, в изолятор приехала уйма начальства. Следователи установили, что шнур был длиной около 25 метров и спускался на крышу одного из вагончиков-бытовок на улице Матросская Тишина. Стали делать обыски. В камере беглеца нашли коробку из-под патронов к пистолету Макарова. В комнате, где сотрудник тюрьмы Сергей Меньшиков хранил свои личные вещи, обнаружили несколько веревок. Стало ясно, что Сергей Меньшиков сделал слепки с ключей, пронес пистолет и веревку и таким образом помог Солонику бежать. Объявили розыск. Дальше — следствие, которое установило, что Меньшиков пришел работать в следственный изолятор из коммерческой структуры, хотя имел там неплохой заработок. Были сделаны выводы, что его наняли специально для того, чтобы он помог бежать Солонику. (Чуть позже после гибели Солоника мертвым нашли в Греции и Меньшикова.)
2 февраля 1996 года пришло сообщение из Греции, что в предместье Афин обнаружен труп Солоника (он же Александр Македонский). Через несколько дней я вылетел в командировку в Афины. Там я познакомился с Костей Г., который был телохранителем Солоника. Он передал мне ключ от банковской ячейки, в которой находился пакет для меня.
Я приехал в банк. Когда я открыл ячейку, то увидел, что в пакете находилось несколько аудиокассет. Придя в номер, я отключил телефон, включил магнитофон и стал слушать запись.
Побег
(Подлинная история побега, записанная на магнитофонной кассете среди других воспоминаний Солоника)
Идея побега пришла мне в голову еще весной. Я эту идею вынашивал постоянно, но чуть ли не с первого дня, как попал в сизо. Но поначалу я не был готов к побегу. Ранение, удаление почки, слишком большая потеря крови и сил не давали мне такой возможности. Кроме того, мне нужна была поддержка работников следственного изолятора.
Весной, когда следователь принес результаты экспертизы и на меня стали вешать всех троих ментов, я был взбешен такой несправедливостью, и это была одна из главных причин моего решения бежать. Вторая причина — я узнал, что пришла «малява» от воров, которые вынесли мне смертный приговор. Подписали его то ли 11, то ли 12 воров. Для сизо или для зоны это было приказом, требующим беспрекословного исполнения. Мало-мальски уважающий себя зек, мечтающий о близости к ворам, посчитает за честь выполнить такой приказ.
Наконец, мой адвокат постоянно говорил мне, что приговором суда в отношении меня вряд ли будет смертная казнь, и даже если все-таки смертная казнь, то она будет впоследствии отменена, так как Россия готовится вступить в Совет Европы, а требования Совета предусматривают неприменение смертной казни в качестве наказания. Но даже, допустим, если меня не расстреляют, то какой срок по приговору я могу получить? 15–20 лет будут вычеркнуты из жизни. И смогу ли я провести все эти годы в неволе? Конечно, нет. И нет никакой гарантии, что когда я попаду в зону, то проживу там больше недели — туда тут же придет «малява» с приговором воров в отношении меня. У меня уже были подобные истории — в Пермской зоне, в Ульяновской.
Так что идея побега сформировалась окончательно и бесповоротно.
Я стал думать, как мне это лучше осуществить. Вариантов было несколько. Первый — захватить заложника: кого-нибудь из «вертухаев» или оперов следственного изолятора. Но это было бы очень опасным, и для этого было необходимо оружие или хотя бы заточка. Второе — вызванный спецназ или ОМОН наверняка изрешетит меня и заложника не задумываясь.
Захватить в заложники адвоката, даже пускай постороннего, будет западло.
Второй вариант — перепилить решетку в камере. Это тоже нереально. Сколько мне придется ее пилить? И нет гарантии, что это не будет раскрыто.
Третий вариант, которым я воспользовался, пришел мне в голову неожиданно. Я прекрасно помню этот день. В апреле месяце, когда солнце уже было по-весеннему теплым, я совершал прогулку по крыше следственного изолятора. Я обратил внимание, что крыша огорожена тонкой стальной сеткой, опоясанной сверху рядом колючей проволоки. Я очень внимательно осмотрел проволоку и увидел, что никакого подключения к электрической сети не было. Оставалось только определить, куда выходит крыша, в какую сторону.
Один скат ее выходил на внутренний двор тюрьмы, а другой — на улицу. Об этом было нетрудно догадаться: оттуда время от времени доносились голоса людей и звуки идущего транспорта.
Нужно было выяснить, на какой высоте находилась крыша здания. Но этого я сделать не мог, поскольку не видел тюрьмы снаружи.