Не знаю, что сталось с семипалой рукой и ее владельцами: пробудила ли она в них вражду, подозрения или алчность, мне неизвестно, – но что-то неладное точно стряслось, раз люди, завладевшие рукой, сбежали с ней. Несомненно, сейчас она используется каким-нибудь пустынным племенем в качестве талисмана силы.

При первой возможности я внимательно разглядел звездный рубин, пытаясь понять, что же на нем изображено. Символы (значение которых, однако, оставалось для меня загадкой) выглядели следующим образом…»

Пока я читал захватывающее повествование, мне дважды почудилось, будто по страницам скользнула тень, и моему воображению, распаленному невероятным рассказом, оба раза представилась тенью руки. В первом случае я догадался, что иллюзию породило колебание шелковой бахромы зеленого абажура, но во второй раз, когда поднял глаза, мой взгляд упал на мумифицированную кисть, которая покоилась в стеклянном ящике на столике у окна, озаренная светом звезд, пробивавшимся из-под шторы. Неудивительно, что я тотчас мысленно связал ее с прочитанной историей: если меня не обманывало зрение, здесь, в этой комнате, находилась та самая рука, о которой писал путешественник ван Хайн. Я посмотрел в сторону кровати и испытал несказанное облегчение при виде сестры Кеннеди, сидевшей возле больного, по-прежнему бесстрастной и бдительной. Когда читаешь такую книгу, в такой час и в такой обстановке, близкое присутствие живого человека действует на душу успокоительно.

Я не сводил глаз с раскрытой книги на столике, и столько странных мыслей теснилось в уме, что я почувствовал головокружение. Казалось, ярко освещенная белая рука, вдруг возникшая перед моим взором, произвела на меня гипнотическое действие. Все мои мысли замерли, и время на мгновение застыло.

Да, на книге лежала рука – настоящая, живая! Что же так сильно потрясло меня? Я знал эту руку – знал и любил. Видеть руку Маргарет Трелони, прикасаться к ней было для меня счастьем, однако в тот миг она странно поразила мое воображение, взбудораженное иными чудесными и загадочными образами. Впрочем, я опомнился еще прежде, чем услышал встревоженный голос:

– Что с вами? Почему вы так оцепенело смотрите на книгу? Мне на миг показалось, что вы опять впали в ступор!

Я проворно вскочил с кресла.

– Читал одну старинную книгу из вашей библиотеки. – Я захлопнул фолиант и сунул под мышку. – Сейчас отнесу обратно: все-таки ваш отец требует, чтобы все вещи – а особенно книги – оставались на своих местах.

Насчет последнего я слукавил. Не желая оставлять книгу здесь, дабы не возбуждать в Маргарет ненужного любопытства, я быстро вышел прочь, но направился не в библиотеку, а в свою комнату, где положил книгу на прикроватный столик, чтобы днем, отоспавшись после ночного дежурства, продолжить чтение. Когда я вернулся, сиделка Кеннеди уже собиралась уходить, и вскоре мы с мисс Трелони остались одни. В обществе милой девушки мне было совсем не до книг. Мы сидели рядом, шепотом разговаривали, и время летело незаметно. Я изрядно удивился, заметив, что свет в щелях штор из серого стал желтым. Наш с ней разговор не имел отношения к больному – разве только в том смысле, в каком все касающееся дочери в конечном счете касается и отца. Но ни о Египте, ни о мумиях, ни о мертвецах, гробницах или бедуинских предводителях у нас ни разу не зашло речи. В набиравшем силу свете зари я ясно видел, что на руке Маргарет не семь пальцев, а пять, – ибо ее рука лежала в моей.

Прибывший утром доктор Винчестер сначала проведал пациента, а потом зашел в столовую, где я ел свой легкий завтрак (а может, вчерашний ужин) перед тем, как отправиться спать. Одновременно с ним появился мистер Корбек, и мы возобновили разговор, начатый накануне вечером. Я сказал мистеру Корбеку, что прочитал главу про гробницу, обнаруженную в долине Чародея, и советую доктору Винчестеру также с ней ознакомиться. Последний попросил позволения взять книгу с собой: через час он отправлялся поездом в Ипсуич и мог бы почитать в дороге. Он заверил, что вечером принесет ее обратно. Я поднялся за книгой, но нигде ее не нашел, хотя точно помнил, что, оставив мисс Трелони в комнате больного и вернувшись к себе, положил фолиант на столик возле кровати. Это было очень странно, поскольку подобного рода чтение вряд ли могло заинтересовать кого-нибудь из слуг. Я вернулся с пустыми руками и объяснил, что книга куда-то запропастилась.

После ухода доктора Винчестера мы с мистером Корбеком (похоже, знавшим сочинение голландца наизусть) обсудили все изложенное в прочитанной мною главе. Я объяснил, что был вынужден прервать чтение, едва добрался до описания символов на камне.

– Ну, на сей счет расстраиваться не стоит, – улыбнулся мой собеседник. – Ни во времена ван Хайна, ни почти два века спустя никто так и не смог разгадать смысл знаков, вырезанных на рубине. Дело продвинулось лишь тогда, когда за работу взялись Янг и Шампольон, Берч и Лепсиус, Розеллини, Сальволини, Мариетт-бей, Уоллис Бадж, Флиндерс Питри и другие выдающиеся ученые своего времени, сумевшие установить подлинное значение иероглифов. Позже я вам объясню – если мистер Трелони не запретит или не пожелает объяснить сам, – что именно означают надписи на камне. А сейчас, полагаю, вам следует узнать, что произошло дальше, но не в повествовании ван Хайна, так как описанием рубина и рассказом о возвращении с ним в Голландию после всех путешествий история не заканчивается, заканчивается лишь соответствующая часть книги. Но самое главное в этой книге – то, что она заставляет пытливых читателей думать и действовать. Среди таких читателей были мистер Трелони и ваш покорный слуга. Мистер Трелони – прекрасный знаток восточных языков, но совсем не знает северных. Мне же языки даются легко, и в ходе своих научных исследований в Лейдене я выучил голландский, необходимый для работы в тамошней библиотеке. Случилось так, что в то же самое время, когда мистер Трелони, собирая свою коллекцию трудов по египтологии, приобрел по книготорговому каталогу этот том с рукописным переводом и изучал его, я в Лейдене читал другую копию сочинения ван Хайна, на языке оригинала. Нас обоих поразило описание укромной гробницы, вырубленной высоко в скале, недосягаемой для обычных искателей захоронений, так как средства добраться до нее были полностью уничтожены, и все же столь искусно украшенной снаружи письменами, выбитыми на гладкой скальной стене, как это описано у ван Хайна. Поразило нас и еще одно: хотя со времен его путешествия знания человечества о древних египетских памятниках и манускриптах многократно умножились, по сей день так и не найдено записей или скульптурных изображений, которые указывали бы, кто же покоится в удивительной гробнице, – ведь сооружение ее в столь труднодоступном месте явно потребовало колоссальных затрат. Да и само название места, долина Чародея, в наш прозаический век возбуждает острое любопытство. При первой же нашей встрече (мистер Трелони искал египтолога себе в помощь, и я откликнулся) мы, среди прочего, обсудили и этот вопрос и решили заняться поисками таинственной долины. Пока шла основательная подготовка к экспедиции, которой мистер Трелони занимался самолично, я отправился в Голландию, чтобы попытаться найти хоть какие-нибудь подтверждения рассказу ван Хайна. Я поехал прямиком в Хорн, где принялся упорно разыскивать дом путешественника и его потомков, если таковые имелись. Не стану утомлять вас подробностями, скажу лишь, что поиски мои увенчались успехом. Со времен ван Хайна город Хорн практически не изменился, разве что утратил свое положение крупного торгового центра. Облик он сохранил прежний: для таких сонных старинных городов сто-двести лет ничего не значат. Найдя нужный мне дом, я узнал, что никого из потомков голландца в живых не осталось. Сколько ни рылся я в городских архивах, все документы говорили одно: смерть и пресечение рода. Тогда я решил выяснить судьбу сокровищ ван Хайна, ведь такой путешественник наверняка был обладателем замечательной коллекции древних ценностей. Многие экспонаты из нее я после долгих поисков обнаружил в музеях Лейдена, Утрехта и Амстердама, а иные – в частных собраниях богатых коллекционеров. И наконец, в Хорне, в лавке одного старого часовщика и ювелира, я нашел главное сокровище ван Хайна: огромный рубин в виде скарабея, с семью звездами внутри и с вырезанными на нем иероглифами. Старик не понимал египетской иероглифической письменности, и новости о филологических открытиях последних лет не доходили до него, жившего в своем сонном старозаветном мире. Он ничего не знал о ван Хайне, кроме того, что такой человек действительно существовал и вот уже два века почитается в городе как великий путешественник. Для него камень представлял интерес всего лишь как рубин редких размеров, правда, подпорченный гравировкой, и хотя поначалу он наотрез отказался продать уникальную драгоценность, в конце концов все же уступил мне по коммерческим соображениям. Денег у меня был полный кошелек, ведь я работал на мистера Трелони, который, как вам известно, невероятно богат. В скором времени я уже возвращался в Лондон – в кармане у меня лежал звездный рубин, а сердце мое переполняли радость и ликование. Ведь в руках у нас было вещественное подтверждение удивительного рассказа ван Хайна!

Мистер Трелони спрятал камень в большой сейф, и мы отправились в экспедицию, полные надежды. Ему очень не хотелось разлучаться с молодой женой, которую он нежно любил, но миссис Трелони, отвечавшая ему взаимностью, понимала его страстное желание предаться своим разысканиям, а посему, как подобает хорошей жене, скрыла все свои страхи и тревоги (особенно сильные в ее случае) и призвала мужа следовать влечению души.