Предостережение это, надо полагать, действовало безотказно в те далекие времена, когда было начертано, и в последующие тысячелетия – даже после того как язык, на котором оно писалось, стал темной тайной для обитателей здешних краев. Подобные страхи живут в народе гораздо дольше, чем память о причине, их породившей. Использованные в надписи символы приобретали еще бо́льшую выразительность благодаря повторам. Слово «навеки» изображается иероглифом «миллион лет». Здесь этот знак повторялся девять раз, расположенный тремя группами по три, и после каждой стояли символы Верхнего мира, Нижнего мира и Неба. Это означало, что Обреченная на Одиночество, которая навлекла на себя божественное возмездие, не воскреснет ни в Мире солнечного света, ни в Царстве мертвых, а душа ее не возродится в Царстве богов.

Мы с мистером Трелони не решились сказать ни одному из наших спутников, как переводится высеченное на скале предостережение. Хотя они не исповедовали древнюю религию, жрецы которой наложили проклятие на гробницу, и не верили в богов, чьей карой надпись грозила непослушным, они все же были настолько суеверны, что наверняка бы бросили дело и сбежали, когда бы знали, о чем здесь говорится. Однако их невежество и наше благоразумие уберегли нас от такой беды. Мы разбили лагерь неподалеку, но за выступом скалы, чтобы они не таращились поминутно на зловещие письмена. Ведь даже само название этого места – долина Чародея – вселяло в людей страх, невольно передававшийся и нам с мистером Трелони. Из привезенных с собой жердей мы соорудили лестницу, что поднималась по скальной стене ко входу в гробницу, а к вынесенному концу толстого бруса, надежно закрепленного на вершине скалы, подвесили подъемный блок. Взобравшись по лестнице, мы обнаружили каменную плиту, кое-как установленную во входном проеме и заклиненную несколькими камнями. Она удерживалась на месте тяжестью собственного веса. Чтобы войти в гробницу, нам пришлось протолкнуть плиту внутрь. Там мы сразу увидели свернутую кольцами цепь, упомянутую ван Хайном, конец которой был прочно вделан в скалу. Хотя огромная каменная дверь, прежде вращавшаяся на двух железных петлях, при падении раскололась, по всем признакам было видно, что древние мастера изрядно потрудились для того, чтобы она закрывалась и запиралась изнутри.

В гробницу вошли только мы с мистером Трелони. С собой у нас было множество свечей, которые мы зажигали и устанавливали по мере нашего продвижения. Мы хотели сначала получить общее представление о скальной усыпальнице, а потом уже исследовать все детально. С каждым шагом мы исполнялись все большего удивления и восторга. Гробница эта была одной из самых прекрасных и изумительных среди всех, что нам доводилось видеть когда-либо прежде. Судя по тщательной проработке барельефов и настенных рисунков, она сооружалась еще при той жизни, для которой предназначалась. Иероглифические изображения, превосходно выполненные, поражали великолепием красок. В этой горной пещере, недосягаемой для сырых испарений даже в затяжные периоды нильского половодья, все краски остались такими же свежими и яркими, какими были, когда художники только-только отложили свои палитры и кисти. Мы не могли не обратить внимания еще на одно обстоятельство: хотя наружную надпись высекли жрецы, шлифовка скальной стены, вероятнее всего, входила в изначальный замысел строителя гробницы. Символические рисунки и резные барельефы внутри наводили на ту же мысль. Первое помещение – естественная пещера, но с отесанными стенами, потолком и полом – служило передним залом. В дальнем его конце находился вырубленный в скале портик с колоннами, обращенный на восток. Массивные колонны были семигранными – ни в одной другой гробнице мы таких прежде не видели. Архитрав украшало скульптурное изображение Лунной лодки, в которой стояла коровоголовая Хатхор, увенчанная оперенным солнечным диском, и песьеголовый Хапи, бог севера. Лодка, ведомая Гарпократом, держала путь на север, обозначенный Полярной звездой в окружении созвездий Дракона и Большой Медведицы. В последнем из них звезды, составляющие так называемый «ковш», превосходили размером все остальные и были заполнены золотом, а потому сияли особенно ярко и внушительно в свете наших фонарей. Пройдя через портик, мы обнаружили еще два помещения, обычных для скальных гробниц, – верхнюю камеру, или молельню, и погребальную камеру, отделанные со всем тщанием, как и писал ван Хайн, еще не знавший, как именно называли эти помещения древние египтяне.

Заупокойная стела, стоявшая у западной стены, настолько поразила нас своей красотой, что мы остановились и внимательно ее осмотрели еще до того, как отправиться на поиски мумии, являвшейся целью наших поисков. Стела представляла собой огромную лазуритовую плиту, всю испещренную мелкими резными иероглифами изящнейших очертаний. Линии резьбы были заполнены тонко молотым, похожим на цемент веществом цвета чистой киновари. Надпись начиналась следующими словами: «Тера, царица Египта, дочь Антефа, властителя севера и юга, дочь Солнца, царица Двух Венцов».

Далее подробно излагалась история ее жизни и правления.

Символы верховной власти, изображенные на стеле, были обильно изукрашены в соответствии с требованиями женского вкуса – особенно двойная корона Верхнего и Нижнего Египта, вырезанная с необычайной точностью. Для нас обоих было неожиданностью увидеть хеджет и дешрет, белую и красную короны Верхнего и Нижнего Египта, на заупокойной стеле царицы: по исстари заведенному обычаю, нарушений которого не отмечено ни в одной из известных записей, в Древнем Египте подобные короны носили только цари (правда, в них нередко изображались также богини). Позже мы нашли этому объяснение – какое именно, я расскажу в скором времени.

Надпись на стеле сама по себе выглядела настолько восхитительно, что привлекла бы внимание всякого, в любое время и в любом месте, но вы даже вообразить себе не можете, какое впечатление она произвела на нас с мистером Трелони. Мы были не первыми, кто ее видел, но первыми, кто смог понять значение иероглифов, с тех пор как почти пять тысячелетий назад вход в гробницу оказался закрыт каменной плитой. Именно нам выпало великое счастье прочитать послание мертвой царицы. Послание той, которая восстала против древних богов и, по ее утверждению, подчинила их своей власти в ту пору, когда жрецы полагали себя единственными, кто умел возбуждать в богах трепет или добиваться их благосклонности.

Стены верхнего зала и погребальной камеры с саркофагом были сплошь покрыты резными письменами – и все они (кроме иероглифов на стеле) были окрашены голубовато-зеленым пигментом, по цвету более всего напоминавшим старую индийскую бирюзу, поблекшую от времени.

Мы спустились в шахту с помощью принесенных с собой веревок – сначала мистер Трелони, потом я. Шахта оказалась глубокой, свыше семидесяти футов, и не была засыпана камнями. Коридор внизу – более длинный, чем обычно, – наклонно шел к погребальной камере. Вход в нее не был замурован.

Там мы обнаружили огромный саркофаг из желтого камня. Описывать его нет необходимости: вы видели его в комнате мистера Трелони. Крышка саркофага лежала на полу. Никаких следов цемента или иного скрепляющего вещества на ней не имелось, и вид ее в точности соответствовал описанию ван Хайна. Излишне говорить, что нами владело чрезвычайное волнение, когда мы приблизились к каменному гробу и заглянули в него. Но одно обстоятельство несколько разочаровало меня. Я не мог не подумать о том, что глазам голландского путешественника предстало куда более поразительное зрелище, когда он, заглянув внутрь, увидел белую семипалую руку, лежавшую, как живая, на погребальных пеленах. Впрочем, из-под бинтов и теперь выступало предплечье – желтовато-белое, цвета слоновой кости.

Однако мы испытали другого рода потрясение, какого ван Хайну пережить не пришлось! На конце предплечья темнела запекшаяся кровь! Как будто тело кровоточило после смерти! Все запястье покрывала бугристая кровяная корка, сухая и черная, из которой торчала белая кость, подобная опаловому камню в материнской породе. От крови, когда-то излившейся из руки, на коричневых пеленах остались ржавые пятна. Получив столь наглядное подтверждение рассказу голландского путешественника, мы уже не сомневались, что и про все прочее: и про кровь на оторванной кисти, и про отпечатки семи пальцев на горле задушенного шейха – он поведал чистую правду.

Не стану утомлять вас подробным описанием всего, что мы там увидели, или вдаваться в пространные объяснения, откуда мы почерпнули сведения, которые, в конце концов, стали нам известны. Что-то мы уже знали из ученых трудов по египтологии, а что-то узнали из надписи на заупокойной стеле и из скульптурных изображений и иероглифических рисунков на стенах гробницы.

Царица Тера принадлежала к Одиннадцатой, или Фиванской, династии египетских фараонов, правившей с двадцать девятого по двадцать пятый век до Рождества Христова. Будучи единственным ребенком, она унаследовала престол от своего отца Антефа. Должно быть, Тера сызмала отличалась сильным характером и незаурядными способностями, ибо уверенно вступила во власть еще совсем юной девушкой, вскоре после безвременной кончины отца. Молодость и пол нового правителя подстрекали к решительным действиям честолюбивых жрецов, которые к тому времени благодаря своему богатству, знаниям и великой численности приобрели огромное влияние во всем Египте, а особенно в Верхнем. Они уже тайно подготовились к тому, чтобы осуществить свой давний дерзкий замысел, а именно отнять верховную власть у фараонов и забрать ее в свои руки. Но фараон Антеф, предвидя нечто подобное, заблаговременно обеспечил дочери полную поддержку армии. Он также обучил Теру основам государственного управления и даже позаботился о том, чтобы она проникла в тайны жреческого искусства. Он использовал в собственных интересах разногласия между отдельными культами; приверженцы каждого из них рассчитывали извлечь выгоду из могущества фараона или, впоследствии, из своего влияния на его дочь. Таким образом, Тера выросла в окружении ученых мужей и искусных писцов; вдобавок она сама обладала незаурядным художественным даром. Многое из этого нам поведали превосходно выполненные рисунки и иероглифические знаки на стенах гробницы, и мы пришли к выводу, что немалую часть из них начертала сама царица. Недаром в письменах на заупокойной стеле она именуется покровительницей искусств.

Но фараон Антеф пошел еще дальше и обучил свою дочь магии, благодаря чему она обрела власть над сном и волей. То была подлинная магия – черная, а не безобидная белая, что творилась в храмах и имела целью скорее поражать воображение, чем производить подлинное действие. Тера оказалась способной ученицей и превзошла своих учителей. Власть и богатство давали ей огромные возможности, которыми она воспользовалась в полной мере. Она постигала тайны природы всеми мыслимыми и немыслимыми способами – однажды даже приказала запеленать себя, как мумию, положить в саркофаг и оставить в гробнице на целый месяц. Жрецы пытались утверждать, будто настоящая царица Тера умерла в ходе этого эксперимента и ее подменили другой девушкой, но она убедительно доказала, что они ошибаются. Обо всем этом рассказывали настенные рисунки великих художественных достоинств. Вероятно, именно во времена Теры был дан толчок к возрождению изобразительного искусства, процветавшего в период Четвертой династии и достигшего совершенства в годы правления Хеопса.

Письмена и рисунки в погребальной камере рассказывали, среди прочего, и о том, как Тера одержала победу над сном. Решительно все там было пронизано глубоким символизмом, удивительным даже для этой страны и этой эпохи. Особое внимание уделялось тому факту, что она, будучи царицей, притязала на все привилегии правителя и мужчины. На одном рисунке Тера была запечатлена в мужской одежде и двойной красно-белой короне; на следующем – в женском наряде, но по-прежнему в короне Верхнего и Нижнего Египта, а у ног ее лежало сброшенное мужское одеяние. На каждом рисунке, выражавшем надежду на грядущее воскресение, имелся дополнительный символ Севера, а на многих изображениях – везде, где повествовалось о важных событиях прошлого, настоящего или будущего, – присутствовали семь звезд «большого ковша». Очевидно, Тера считала, что это созвездие каким-то особенным образом связано с нею.

Пожалуй, самым поразительным в письменных свидетельствах как на заупокойной стеле, так и на стенах усыпальницы было утверждение, что царица Тера умела повелевать богами. Это, кстати, не единственный в истории Египта пример такой веры в монаршее всемогущество, но в данном случае для нее имелись веские основания. На рубине в виде скарабея с семью заключенными в нем семилучевыми звездами были вырезаны магические слова, которые давали власть над всеми богами Верхнего и Нижнего миров.

В письменах ясно говорилось, что жрецы ненавидят Теру и сделают все, чтобы по смерти царицы уничтожить самое ее имя. А согласно верованиям древних египтян, это, надо сказать, поистине страшная месть: ни один безымянный вовек не предстанет перед богами, и о нем невозможно будет молиться. Посему Тера положила воскреснуть через очень долгое время и в другой стране, в северных широтах, под созвездием, семь главных звезд которого управляли ее рождением. Для этого одна рука ее должна была оставаться «на открытом воздухе», незапеленутой, и держать камень семи звезд, чтобы она могла повсюду свободно перемещаться в воздушной атмосфере в точности так же, как ее Ка! Поразмыслив, мы с мистером Трелони сошлись во мнении, что это надо понимать следующим образом: физическое тело царицы по своей воле могло превращаться в астральное, свободно перемещаться куда угодно в виде тончайших частиц незримой субстанции и вновь обретать материальную форму, когда и где потребуется. В одной из надписей упоминался также ларец, или сундучок, где содержались все боги, воля и сон (последние два были обозначены символами). В тексте говорилось, что у него семь граней. Вот почему мы не слишком удивились, обнаружив в изножье саркофага семигранный ларец, который вы видели в комнате мистера Трелони. На нижней стороне пелен, в которые были закутаны ноги мумии, тем же киноварным цветом, что и письмена на стеле, были начертаны иероглифические знаки: на левой – символ большой воды, а на правой – символ земли. Общий смысл символических изображений мы истолковали так: тело царицы, бессмертное и способное перемещаться по своей воле, повелевало землей и водой, воздухом и огнем, который был представлен здесь сиянием красного драгоценного камня, а также кремнем и железным кресалом, что лежали рядом с мумией.

Вынув ларец, мы увидели на его стенках странные выступы, которые и вы наверняка заметили, но тогда мы еще не знали, для чего они служат. В саркофаге находилось также несколько амулетов, не имеющих, впрочем, особой ценности. Мы решили, что, если там и есть что-нибудь достойное внимания, оно скорее всего спрятано под погребальными пеленами, а еще вероятнее – в диковинном ларце, найденном в изножье саркофага. Открыть его, однако, нам не удалось, хотя при внимательном рассмотрении было видно, что верхняя и нижняя части ящичка вырезаны из отдельных кусков камня. Едва заметная тонкая линия чуть ниже верха определенно указывала на место, где крышка прилегала к корпусу, подогнанная с безупречной точностью. Как мы ни бились, поднять крышку у нас не получилось, и мы пришли к заключению, что она каким-то образом закреплена изнутри. Все это я рассказываю для того, чтобы вы поняли, с чем вам, возможно, придется иметь дело в дальнейшем. Вам следует на время заглушить в себе голос разума. С этой мумией и всем, что ее окружает, связаны явления и события столь странные, что вам необходимо пересмотреть многие свои взгляды и убеждения. Кое-что из происшедшего решительно невозможно примирить с привычным ходом вещей и общепринятым знанием.

Мы оставались в долине Чародея до тех пор, покуда не скопировали на скорую руку все письмена и рисунки со стен, потолка и пола. С собой мы взяли лазуритовую стелу с резной надписью, окрашенной киноварью. Взяли саркофаг с мумией, каменный ларец и алебастровые сосуды, столы из гелиотропа, алебастра, оникса и сердолика, подголовник из слоновой кости, изогнутое полотно которого покоилось на дугах, обвитых золотыми уреями. Взяли все предметы, находившиеся в молельне и погребальной камере: вырезанные из дерева лодки с гребцами, статуэтки-ушебти и амулеты-символы.

Перед уходом мы сняли жердяные лестницы и закопали в песок у скалы неподалеку, которую запомнили на случай, если они снова понадобятся. Затем пустились с нашим тяжелым грузом в трудный обратный путь к Нилу. Везти ящик с огромным саркофагом через пустыню, скажу я вам, дело весьма нелегкое. У нас была грубо сработанная телега и достаточно людей, чтобы ее тащить, но нам с мистером Трелони, желавшим как можно скорее доставить наши сокровища в безопасное место, казалось, что мы ползем еле-еле. По ночам мы спали вполглаза, опасаясь нападения какой-нибудь шайки, промышлявшей разбоем. Но еще больше мы боялись наших спутников. В конце концов, все они были людьми алчными и хищными, без моральных устоев, а мы везли с собой множество ценных предметов. Арабы – по крайней мере, самые опасные из них – понятия не имели об истинной ценности нашего груза, но, несомненно, подозревали, что он стоит больших денег. На время пути мы для сохранности переложили мумию из саркофага в отдельный ящик. В первую же ночь были предприняты две попытки украсть что-нибудь с телеги, и поутру мы нашли двух арабов мертвыми.