Ночь прошла без происшествий. Поскольку сама мисс Трелони сегодня не присматривала за отцом, мы с доктором Винчестером удвоили бдительность. Сиделки и мисс Грант исправно несли дежурство, а детективы заглядывали в комнату каждые четверть часа. Всю ночь пациент оставался в трансе. Выглядел он вполне здоровым: грудь едва заметно вздымалась от дыхания, ровного и легкого, как у младенца, – но ни разу не пошевелился и во всем, кроме дыхания, походил на мраморную статую. Мы с доктором Винчестером сидели у постели больного в респираторах – и до чего же они раздражали в ту невыносимо жаркую ночь! Где-то между полуночью и тремя часами утра меня охватила безотчетная тревога и в душу вновь заполз смутный страх, за последние ночи уже ставший привычным. Но серый рассвет, проникший в щели по краям штор, принес невыразимое облегчение, и вскоре везде установилась атмосфера спокойствия. На протяжении всей жаркой ночи я вслушивался в звуки, раздававшиеся в доме, почти до боли в ушах, как будто связанных с моим встревоженным мозгом неким сверхчувствительным нервом. Каждый вздох сиделки или шорох ее платья, каждый тихий шаг полисмена, совершавшего обход, каждая следующая секунда напряженного бдения настораживали все сильнее. Похоже, подобное же чувство испытывали все в доме: время от времени сверху доносились беспокойные шаги, а внизу не раз открывали и закрывали окно. Но с наступлением рассвета все это прекратилось и кругом воцарилась сонная тишина. Когда сестра Дорис пришла сменить миссис Грант, доктор Винчестер отправился домой. Мне показалось, он был несколько разочарован или даже раздосадован тем, что в ходе его долгого ночного дежурства не произошло ничего необычного.
В восемь утра к нам присоединилась мисс Трелони, и я не только обрадовался, но и премного удивился, увидев, какую пользу принес ей сон. Лицо у нее словно светилось, как в день нашей первой встречи и во время речной прогулки. На щеках даже появился слабый румянец, хотя они по-прежнему выглядели очень бледными по контрасту с черными бровями и алыми губами. Теперь, когда к ней вернулись силы, девушка, казалось, преисполнилась еще большей нежности к больному отцу. Ласковая забота, с какой она убрала волосы с его лба и поправила подушки, тронула меня до глубины души.
Многочасовое дежурство изрядно утомило меня, и теперь, когда мисс Трелони заступила на пост, я мог идти отсыпаться. Выйдя из комнаты, я прищурил воспаленные глаза от яркого утреннего света, и на меня разом навалилась вся усталость бессонной ночи.
Я хорошо выспался и после обеда решил наведаться в свои комнаты на Джермин-стрит. Спустившись в холл, я увидел на пороге дома весьма настойчивого посетителя. За старшего слугу был некто Моррис, бывший «подсобник», которого после массового исхода прислуги временно перевели на должность дворецкого. Незнакомец говорил довольно громко, так что мне не составило труда понять причину его возмущения. Слуга держался и отвечал почтительно, но непоколебимо стоял у высокой двойной двери, преграждая путь. Первые же слова незнакомца, которые я услышал, в известной мере прояснили ситуацию:
– Все это прекрасно, но поймите же вы наконец: мне очень нужно увидеться с мистером Трелони! Какой толк повторять, что это невозможно, когда я говорю, что это необходимо? Вы от меня отделались раз, другой – но сколько же можно? Я пришел в девять – вы сказали, что хозяин еще спит и его нельзя беспокоить, так как ему нездоровится. Я явился в двенадцать – вы опять сказали, что он еще не проснулся. Я попросил доложить обо мне кому-нибудь из его родни – вы ответили, что мисс Трелони тоже еще не встала. Теперь я прихожу в три пополудни, а вы мне сообщаете, что хозяин до сих пор в постели и все еще спит. Где мисс Трелони? «Она занята, и ее нельзя беспокоить!» Так вот, ее нужно побеспокоить! Ее или кого-нибудь другого! Я здесь по важному делу, касающемуся самого мистера Трелони, и прибыл из таких краев, где слуги всегда начинают со слова «нет». Только на сей раз «нет» меня решительно не устраивает! За три года я вдоволь настоялся в ожидании у домов и шатров, куда попасть сложнее, чем в гробницу, и где люди бездушнее мумий. Говорю вам: я уже сыт этим по горло! Когда я возвращаюсь в Англию и обнаруживаю, что дверь моего работодателя для меня закрыта, причем все с теми же отговорками, я просто выхожу из себя. Мистер Трелони что, приказал не пускать меня на порог?
Мужчина умолк и нервно вытер пот со лба.
– Прошу прощения, сэр, если я вас обидел, выполняя свои обязанности, – ответил слуга вежливым тоном. – Но я человек подневольный: что велено, то и делаю. Если вам будет угодно оставить записку, я передам ее мисс Трелони. И если вы оставите свой адрес, она свяжется с вами, коли сочтет нужным.
Последовавший ответ изобличал в незнакомце человека добросердечного и справедливого:
– Любезный, лично вас я ни в чем не виню – и прошу прощения, если задел ваши чувства. Даже в гневе нельзя забывать о справедливости. Но на моем месте любой разгневался бы. Время не терпит. Нельзя терять ни часа… ни минуты! А я уже шесть часов томлюсь в ожидании, нимало не сомневаясь, что ваш хозяин разгневается стократ сильнее, когда узнает, сколько времени было потрачено попусту. Да он согласился бы хоть тысячу раз прервать самый свой сладкий сон, только бы увидеться со мной сейчас же, пока еще не поздно! О господи! До чего же ужасно, когда после стольких трудностей, успешно тобой преодоленных, вся твоя работа в последний момент идет насмарку потому лишь, что тебя не пускает в дверь туповатый лакей! Есть в доме кто-нибудь с головой на плечах? Или хотя бы с должными полномочиями, пускай и без головы? Я бы живо убедил его, что вашего хозяина необходимо разбудить, даже если он далек от яви, как Семеро Спящих…
В искренности этого человека сомневаться не приходилось, равно как и в том, что дело у него срочное и важное – во всяком случае, с его точки зрения. Я подошел к двери и произнес:
– Моррис, доложите мисс Трелони, что этот господин желает с ней увидеться. Если же она сейчас занята, попросите миссис Грант передать ей это.
– Слушаюсь, сэр! – с видимым облегчением произнес слуга и поспешил прочь.
Я провел незнакомца через холл в небольшую гостиную.
– Вы секретарь? – спросил он, пока мы шли.
– Нет, я друг мисс Трелони. Меня зовут Росс.
– Благодарю вас за участие, мистер Росс! Меня зовут Корбек. Я дал бы вам свою визитную карточку, но там, откуда я прибыл, визитными карточками не пользуются. А даже если бы у меня таковые имелись, полагаю, вчера вечером я лишился бы и их тоже…
Он осекся, словно спохватившись, что сказал лишнее. Потом мы оба хранили молчание, и я украдкой разглядывал гостя. Невысокий крепкий мужчина, загорелый до цвета кофейного зерна; возможно, склонный к полноте, но сейчас исхудавший. Глубокие морщины на его лице и шее определенно появились не только от времени и условий жизни: судя по всему, местами кожа стала дряблой и обвисшей еще и оттого, что мышцы и жировая прослойка под ней усохли. Шея была сплошь изрезана замысловатой сетью морщин и складок и до черноты опалена жгучим солнцем пустыни. И Ближний Восток, и тропики, и пустыня окрашивают кожу загаром – но всяк своим цветом, и опытный глаз легко отличает один от другого: оливковую смуглость Востока, буро-красную медь тропиков, темный загар пустыни, словно навсегда въевшийся в кожу. Голова у мистера Корбека была крупная, с лохматыми темно-рыжими волосами и большими залысинами на висках, превосходный лоб, высокий и широкий, с резко выраженными фронтальными синусами (если прибегнуть к терминам физиогномики). Прямоугольные очертания лба свидетельствовали о развитом логическом мышлении, а мешки под глазами – о способности к языкам. Короткий широкий нос говорил об энергичном характере; тяжелая челюсть и квадратный подбородок, явственно угадывавшийся даже под густой неухоженной бородой, выдавали натуру волевую и решительную.
«Подходящий человек для жизни в пустыне!» – подумал я, глядя на него.
Мисс Трелони появилась в самом скором времени. При виде ее мистер Корбек, казалось, несколько удивился. Но его раздражение и возбуждение еще не вполне улеглись, и их хватило, чтобы спрятать за ними столь несущественную и чисто поверхностную эмоцию. Однако, когда девушка заговорила, он так и впился в нее взглядом, и я мысленно отметил, что надо бы при первой возможности выяснить причину его удивления.
Мисс Трелони начала с извинений, которые заметно поумерили недовольство гостя: