Тут дверь открылась, и в кабинет вошла мисс Трелони. При виде нас она поспешно отступила назад.
– Ах, извините! Я не знала, что вы здесь!
Когда я поднялся с места, она уже двинулась прочь.
– Не уходите, прошу вас, – произнес я. – Мы с сержантом Доу просто обсуждали положение дел.
Пока мисс Трелони стояла в нерешительности, на пороге возникла миссис Грант и доложила:
– Доктор Винчестер прибыл, мэм, и желает вас видеть.
Повинуясь просительному взгляду мисс Трелони, я покинул кабинет вместе с ней.
Осмотрев пациента, доктор сообщил нам, что никаких изменений в его состоянии не наблюдается, и добавил, что, невзирая на это, хотел бы сегодня остаться на ночь, если возможно. Мисс Трелони заметно обрадовалась и велела миссис Грант приготовить для него комнату. Позже, когда мы с доктором оказались наедине, он неожиданно сказал:
– Я решил остаться здесь сегодня, поскольку мне надо поговорить с вами, причем сугубо конфиденциально. Вот я и подумал, что меньше всего подозрений мы вызовем, если уединимся где-нибудь и выкурим по сигаре поздно вечером, когда мисс Трелони будет присматривать за отцом.
Мы по-прежнему придерживались договоренности, что на протяжении всей ночи у постели мистера Трелони будет сидеть либо его дочь, либо я, а под утро нам предстояло нести дежурство вдвоем. Это меня тревожило, так как из нашего разговора с детективом я понял, что он намерен тайком наблюдать за комнатой больного и проявлять особую бдительность именно в предрассветные часы.
День прошел без каких-либо событий. Мисс Трелони поспала днем, а после ужина сменила сиделку. Миссис Грант оставалась с ней, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Винчестером ушли пить кофе в библиотеку. Когда мы закурили сигары, он спокойно произнес:
– Теперь, когда мы одни, я хотел бы поговорить с вами. Разумеется, все должно остаться между нами – по крайней мере, пока.
– Да-да, конечно! – согласился я, и сердце мое упало при мысли о недавнем разговоре с сержантом Доу, породившем во мне мучительные страхи и сомнения.
– Это дело испытывает на прочность рассудок каждого из нас, – продолжал доктор. – Чем дольше я над ним размышляю, тем сильнее у меня заходит ум за разум. И две линии размышлений, постоянно укрепляясь, все настойчивее ведут в противоположные стороны.
– Какие именно линии?
Прежде чем ответить, он проницательно посмотрел на меня. В такие минуты взгляд доктора Винчестера мог привести в замешательство любого. Я бы тоже смутился, когда бы имел какое-нибудь отношение к делу, не считая моей заинтересованности в благополучии мисс Трелони. Теперь же я спокойно выдержал его взгляд. Отныне я был просто юристом: с одной стороны – amicus circæ[1], с другой – представителем защиты. Самое мысль, что в голове у этого весьма неглупого человека сложилось две версии, одинаково убедительных и друг другу противоположных, успокоила меня настолько, что я перестал опасаться возможности нового нападения.
Доктор заговорил с непроницаемой улыбкой, вскоре сменившейся выражением мрачной серьезности:
– Две линии рассуждений: факты – и фантазии! К первой относится все, что мы доподлинно знаем: нападения, попытки ограбления и убийства, одурманивание, искусственная каталепсия, вызванная либо гипнозом или внушением, либо просто воздействием ядовитого вещества, пока еще неведомого нашим токсикологам. Другая же предполагает некое таинственное влияние, которое не описано ни в одной из известных мне книг – помимо чисто художественных. Еще никогда в жизни я не осознавал столь ясно истинность слов Гамлета: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»[2].
Давайте сначала рассмотрим факты. Вот у нас человек, в своем доме, в окружении домочадцев; слуги здесь самого разного рода и племени, что исключает вероятность злоумышленного сговора между ними. Он богат, образован, умен. Черты лица его явственно свидетельствуют о железной воле и неколебимой целеустремленности. Дочь – единственный его ребенок, юная девушка, необычайно привлекательная и умная – спит в соседней с ним комнате. Нет никаких причин ожидать нападения или любых иных неприятностей – как нет и никакой возможности проникнуть в дом с улицы, чтобы их причинить, – но все же нападение происходит, жестокое и зверское нападение посреди ночи. Пострадавшего обнаруживают очень быстро – а в криминальных делах чье-либо мгновенное появление на месте происшествия обычно оказывается не случайным, а умышленным. Нападавшего или нападавших явно спугнули прежде, чем они успели довести до конца задуманное, в чем бы оно ни состояло. Однако никаких следов бегства нет: ни улик, ни беспорядка в комнате, ни открытой двери или окна, ни малейшего шума – ничего, что указывало бы на виновника преступления или хотя бы на сам факт преступления, – ничего, кроме жертвы и ряда косвенных улик, свидетельствовавших о покушении!
Следующей ночью предпринимается еще одна попытка, даром что дом полон недремлющих людей, а в комнате и рядом с ней дежурят полицейский следователь, опытная сиделка, родная дочь пострадавшего и ее преданный друг. Сиделка впадает в каталептический транс, а упомянутый друг, хотя и защищен респиратором, погружается в глубокий сон. Даже у детектива затуманивается в голове, и он открывает пальбу в комнате больного, сам толком не понимая, в кого или во что стреляет. Ваш респиратор, похоже, единственная вещь, безусловно относящаяся к «фактической» стороне дела. В отличие от прочих – впавших в ступор, более или менее глубокий, в зависимости от проведенного в комнате времени – вы остались в ясном сознании; стало быть, весьма вероятно, что усыпительное воздействие, какова бы ни была его природа, носит не гипнотический характер. Но, с другой стороны, у нас имеется факт, не согласующийся с данным предположением. Мисс Трелони, находившаяся в комнате дольше любого из вас – ибо она не только подолгу дежурила там подобно другим, но еще и постоянно туда наведывалась, – ни разу не обнаружила даже малейших признаков сонливости. Отсюда напрашивается вывод, что неведомому воздействию подвержены не все подряд, если только, конечно, у мисс Трелони со временем не выработалась невосприимчивость к нему. Если окажется, что дело в странных испарениях, исходящих от египетских древностей, это объяснит многое, и тогда резонно предположить, что мистер Трелони, находившийся в комнате дольше всех, по сути, проживший там половину своей жизни, пострадал от этих испарений сильнее прочих. Что же это за диковинное воздействие, которое вызывает столь разные, даже прямо противоположные последствия? В самом деле, чем больше я размышляю обо всех этих несообразностях, тем в большее замешательство прихожу! Даже если допустить, что физическое нападение на мистера Трелони совершил кто-то из обитателей дома, не попадающий под подозрение, случаи ступора все равно остаются загадкой. Погрузить человека в каталепсию совсем не просто. Более того, по данным современной науки, достичь такой цели усилием воли решительно невозможно. А главная загадка здесь – мисс Трелони, которая не подверглась ни одному из воздействий или, быть может, разных видов одного и того же воздействия. С ней ни разу ничего не сделалось, если не считать кратковременного приступа дурноты. В высшей степени странно!