— Какие чувства вы испытывали по отношению к миссис Мак-Кейб? — спросила я, сделав следующий выпад. — Вы ее любили или ненавидели?

На этот раз Эмори едва не сорвался. Он злобно захрипел, изрыгая клубы пара:

— Возвращайтесь обратно в Сторожку! Держитесь подальше от этого дома, не накликайте на себя беду!

Я решила, что меня спасет его массивность и хромота. Я была молода и, разумеется, могла от него убежать. Оставив его на тропинке, я метнулась в сторону и затерялась среди елей и болиголова. Затем, петляя, побежала к Грейстоунзу; кажется, Эмори меня не преследовал. Когда я уже в открытую приближалась к дому, его нигде не было видно. Я поднялась на крыльцо и позвонила колокольчик.

Меня впустила Адрия. которая теперь ничем не напоминала оживленную и веселую девочку, катавшуюся вчера на лыжах. Она была бледна, смотрела на меня отсутствующим взглядом, у нее появились темные круги под глазами, плечи опустились. Она приветствовала меня без удовольствия и без интереса.

— Привет. Адрия. Твой отец дома?

Она отступила от двери.

— Он в библиотеке, — ответила она безразличным тоном и оставила меня в прихожей одну, не предложив проводить к отцу. Я не могла этого так оставить и догнала девочку у лестницы.

— В чем дело, Адрия, что случилось?

Она медленно повернулась и окинула меня мрачным взглядом, напомнившим мне взгляд ее отца.

— Вы не пришли сегодня ночью. Я звала вас, а вы не пришли.

Она отвернулась от меня, выражая высоко, мерное неудовольствие, которое могло бы показаться комическим у любой другой девочки ее возраста, но мне было не до смеха; она стала подниматься по лестнице, оставив меня в недоумении.

Чувствуя себя более расстроенной, чем мне бы того хотелось, я направилась к библиотеке. Джулиан сидел за столом на своем обычном месте, спиной ко мне, он что-то писал.

— Доброе утро, — неуверенно произнесла я.

Он взглянул на меня, и его лицо осветилось, он быстро встал и пошел мне навстречу, взял меня за обе руки и приветствовал так тепло, что я от неожиданности растерялась.

— Входите, Линда. Позвольте помочь вам снять пальто. Я как раз писал вам записку. Частично извинение, частично просьбу. Но лучше я передам ее на словах, если вы расположены со мной разговаривать.

Я позволила ему помочь мне снять пальто, ощущая неловкость, поскольку ожидала холодного приема.

— Почему вы считаете, что я могу быть не расположена разговаривать с вами?

Он вынес мое пальто в холл и повесил, затем вернулся и показал рукой на кресло, стоявшее у окон. У меня создалось впечатление, он пытается выиграть время, обдумывая ответ. Словно я застала его врасплох, и он должен собраться с силами. Я не представляла себе, чем вызвана такая перемена в его поведении и что она мне сулила.

— Начну с извинения, — заговорил он. — Я был груб с вами вчера, потому что вы, сами того не осознавая, коснулись очень болезненной для меня темы. Конечно, вы не могли знать, что бередите мою рану. Но впоследствии я все обдумал и понял, что ваш интерес к так называемой «загадке Грейстоунза», как выражаются газетные писаки, является вполне естественным. Будучи человеком благородным и преисполненным сочувствия, вы вообразили себе прекрасного юношу, безвинно томящегося в тюрьме. Так это или не так, но я хочу просто отказаться от обсуждения этой темы. — Он замолчал, продолжая беспокойно ходить по комнате, будто пытаясь обуздать растравлявшие ему душу чувства. Если он и испытывал гнев, то он был направлен не на меня.