— Она… она сама вам сказала? Я имею в виду о Стюарте?

— Мне сказал Эмори. Он видел, что происходило, тогда как я оставался в полном неведении. Когда я прямо спросил Марго, она призналась, хотя и очень неохотно. Она знала, как я относился к Стюарту, и боялась за него. Но она вынуждена была подтвердить то, что заметил Эмори. Возможно, за это он ее и убил, в наказание. Он знал, что я готов вышвырнуть его из дома, и решил отомстить. Вам известно, что ограда, сквозь которую проскочило кресло, была заранее повреждена?

Я с изумлением смотрела на него.

— Разумеется, неизвестно. Она была распилена и потом для виду сколочена маленькими гвоздиками. Кто-то заранее планировал покушение, Линда!

Надежда возвращалась ко мне. Стюарт мог совершить дурной поступок под воздействием мгновенного импульса, но не мог заранее запланировать убийство, не такой у него характер.

— Почему вы не сообщили всего этого полиции, когда Эмори выдвинул свои обвинения против Стюарта? — спросила я.

— Как я мог? Что бы ни говорил Эмори, я не мог быть уверен в том, что Стюарт действительно виноват. Марго не являлась безупречной женщиной. Она никогда не простила мне той дорожной аварии, в результате которой стала калекой, и… — Он немного поколебался. — С другой стороны, есть Адрия, которая сама могла толкнуть кресло.

Мне становилось все труднее сдерживать себя.

— Разве нельзя было узнать правду от Стюарта?

— Он бы солгал мне, если бы ему это потребовалось. Обстоятельства сложились так, что я не мог верить ни одному его слову. Единственное, что я мог для него сделать, — это оставаться нейтральным и дать ему шанс защититься. Прокурор отказался выдвинуть против него обвинения ввиду отсутствия доказательств, я продолжал молчать. Я трактовал сомнение в его пользу. Узнав, что Эмори решил дать против Стюарта дополнительные показания, я вернулся в Грейстоунз. Мне неизвестно, что именно он им рассказал. Эмори не говорит мне об этом. Теперь пусть все идет своим чередом. Если Стюарт невиновен, это выяснится. Я не хочу трепать имя Марго, без чего нельзя было бы обойтись, если бы я дал показания и выступил в качестве свидетеля. И не хочу доставлять лишние неприятности Адрии.

— Разве человеческая жизнь не важнее имени — чьим бы оно ни было?

— Может быть, к данному случаю это не относится, — ответил Джулиан. — Если он виновен, окружающие должны быть от него защищены.

— Вы бесчувственный, жестокий человек! — выпалила я.

Он встал из-за стола и подошел к стене, на которой висела фотография Марго. Она на лыжах мчалась по склону — веселая и торжествующая на фоне покрытой снегом горы.

—Ну что ж, я рассказал, о чем вы просили и добился только одного: вы считаете меня бесчувственным. То, что вы обо мне думаете, не так важно. Но я не убежден, что подобное отношение ко мне пойдет на пользу Адрии. Как бы ни было, я ответил на вопрос о том, что за человек Стюарт Перриш.

Я знала, что картина, нарисованная Джулианом, соответствовала действительности, и у меня исчезла всякая уверенность в том, что я могу переселиться в этот дом и принести какую-то пользу Адрии. Как я могла жить под одной крышей с человеком, который имеет столь извращенное представление о моем брате? Несколько минут я сидела неподвижно, и Джулиан меня не тревожил.

Тишину внезапно прорезал женский крик, раздавшийся со стороны лестницы. На мгновение мы оцепенели. Затем Джулиан выбежал из библиотеки, а я ринулась за ним. У подножия башенной лестницы в неестественной позе лежала Шен. Несколькими ступеньками выше стояла Адрия, вцепившись рукой в перила; ее широко раскрытые голубые глаза выражали ужас.

Джулиан опустился на колени рядом с сестрой.

— Что случилось? Как ты упала?

— Я… я не знаю. Она толкнула меня — и я упала.