Обогнув Пуховичи, тяжелый танковый батальон майора Кунгурова, не включая фар, используя только приборы ночного вождения, продвинулся вперед еще на несколько километров – до самого перекрестка или чуть дальше, после чего танки, сходя с дороги, стали разворачиваться на левый борт, из колонны развертываясь в атакующую линию. Следом за танковым батальоном то же самое проделал мотострелковый батальон майора Колюжного, БТР-70 которого составили вторую атакующую линию, тихо и без огней движущуюся следом за танками Т-55М. Своим острием эта атака, пока без единого выстрела, была нацелена на выявленное разведкой место расположения вражеских штабов.
Разведывательный батальон, полностью закончивший свои дела в Пуховичах и передавший трофейное вооружение партизанскому отряду капитана Филиппских, пересек речку Титовка по мосту, расположенному в поселке Марковщизна, и занял исходные позиции в лесном массиве напротив восточной окраины Марьиной Горки, нацеливаясь на лагерь советских военнопленных, расположенный в бывших красноармейских казармах. По данным марьиногорских подпольщиков, там содержались не только советские военнопленные, но и арестованные за нелояльность к немецким властям местные жители, а также дети, служащие донорами крови для расположенного тут же, в Марьиной горке, немецкого военного госпиталя.
Одновременно еще два танковых батальона на Т-34М и два мотострелковых на БТР-60, направленные из Осиповичей к южной окраине Марьиной Горки вдоль линии железной дороги, также развернулись на своем исходном рубеже. Сигналом к их атаке должно было стать начало штурма бывшей усадьбы Маковых. До этого момента противник ни в коем случае не должен был обнаружить их развертывание на исходных рубежах. Артдивизион развернулся на трассе Бобруйск-Минск в окрестностях деревни Побережье, примерно в десяти километрах от географического центра Марьиной горки, и находился в готовности немедленного открытия артиллерийского огня по указанной цели. До начала операции оставались считанные минуты, необходимые для того, чтобы двигающиеся на пониженных оборотах танки и бронетранспортеры преодолели те три километра, что отделяли шоссе от северной окраины Марьиной горки.
18 ноября 1941 года, 02:40. северная окраина Марьиной Горки, бывшая усадьба Маковых, бывший Дом Творчества белорусских писателей, а ныне санаторий для выздоравливающих немецких офицеров.
Командующий 29-м моторизованным корпусом генерал пехоты Ханс фон Обстфельдер
Переход от Минска до этой Марьиной Горки оказался не таким простым, как мы ожидали. Проклятые французские панцеры, совершенно не приспособленные к сибирскому климату, то и дело буксовали на обледеневших подъемах; и каждый раз их приходилось выдергивать тягачами. Но не это было самым страшным – чего-то подобного от техники лягушатников следовало ожидать. Во время французской кампании в сороковом году такие «Гочкисы» и «Сомуа», атаковавшие нашу доблестную пехоту, увязли на собственном свежевспаханном поле, в результате чего расчеты «колотушек» перестреляли их без всякого риска, как сидящих уток.
На самом деле во время перехода страшнее всего был холод, буквально пронизывающий все вокруг. Любой, кто в такую погоду возьмется голой рукой за железо, тут же оставит на нем прилипшие клочья кожи. Это ничуть не менее опасно, чем голой рукой взяться за раскаленный докрасна металл. Кроме того, не стоит забывать о самых обычных тут, в России, обморожениях и простудах. Очень многие не могут правильно определить момент, когда онемевшие от холода конечности превращаются в обыкновенные куски мороженого мяса, и если своевременно не принять мер, это может стать причиной госпитализации или даже смерти. По сводным рапортам командиров дивизий, только за время этого марша корпус потерял обмороженными более сотни нижних чинов и пятерых офицеров. Всех их пришлось оставить в местном госпитале.
Кстати, о местном гарнизоне. Встретили нас тут очень хорошо, потому что после того как большевики неожиданно прорвали фронт и стремительным ударом взяли Бобруйск, местный гарнизон существовал исключительно в ожидании нашествия превосходящих сил большевиков. Место для расквартирования нам выделили просто шикарное – бывшее поместье одного из дореволюционных российских аристократов, которое большевики превратили в санаторий для своих высокопоставленных функционеров, а следовательно, не разграбили, а еще больше украсили и улучшили. Только сейчас там располагается санаторий для наших раненых офицеров, но он заполнен едва ли на четверть, и его нынешние обитатели были согласны немного потесниться. Более того, в нашу честь закатили настоящий банкет с большим количеством русской водки, жареных, пареных и верченых над огнем местных мясных деликатесов, облагороженных присутствием женского немецкого вспомогательного персонала местного госпиталя и санатория.
Этим несчастным казалось, что мы их спасители, но я давно знаю, что это не так. Когда в начале сентября две недоформированные панцердивизии направлялись в Минск для включения в состав моего 29-го корпуса, им обещали, что по мере производства на немецких заводах новых панцеров устаревшую французскую технику заменят на новую немецкую. Правда, если бы нам предстояло воевать с «марсианами», разницы, с моей точки зрения, не было бы никакой. Их суперпанцерам все одно, кто против них выступил – «Сомуа» или «четверка» с усиленной лобовой броней. В любом случае для них это будет как стрельба по тарелочкам; а тарелочка при попадании, как известно, разбивается вдребезги. Не знаю, возможно, я слишком пессимистично смотрю на вещи, но думаю, что именно по этой причине нам так и не выделили новой техники.
Кроме того, уже здесь, перед самым банкетом, я узнал новость, о которой не писали в наших газетах и которую не сообщали по радио. И я понимаю почему – ведь это известие буквально привело меня в ужас. Я имею в виду тот бомбовый удар, который нанесли по Берлину чудовищные марсианские аэропланы. Погибли тысячи людей, разгромлены почти все гражданские министерства, министерство авиации и штаб-квартира Сил Безопасности. В результате этого удара Германия понесла невосполнимые потери, погибли ее лучшие люди, можно сказать, цвет немецкой нации. Правда, надо отметить, что армейское командование от этих ударов не пострадало, но только из-за того, что перед самой войной переехало в тщательно засекреченную полевую ставку29.
Возможно, по этой причине банкет в нашу честь мрачной атмосферой больше напоминал поминальное застолье, причем покойниками были мы сами. Мы сидели, ели и пили – причем пили много, лишь чтобы забыть о том, что с момента появления «марсиан» в этом мире Германия оказалась безоговорочно обречена на разгром. Мы потерпели поражение еще тогда, когда сорвался план молниеносной войны с разгромом Советов за шесть недель. И чем дальше, тем больше перед нами вырисовывался ужасающий призрак прошлой Великой войны с ее бесконечными линиями окопов от моря до моря, пропахших неистребимым запахом мертвечины. А то как же иначе… За продвижение в пятьсот метров или, в крайнем случае, несколько километров приходилось платить жизнями десятков тысяч немецких солдат. А потом противник, также согласный платить такую же цену, вытеснял наши истощенные подразделения обратно – и становилось непонятным, ради чего были истрачены жизни множества германских солдат. Но это была смерть медленная, с надеждой на то, что у врага ресурсы для ведения войны и воля к победе иссякнут раньше, чем мы сами окажемся полностью истощены. Но появление «марсиан» обрисовало перед нами сценарий быстрого разгрома и полного уничтожения. К маневренной войне они оказались готовы даже лучше нас самих, и теперь только Всевышний сможет спасти Германию, если, конечно, пожелает обратить на нее внимание.
Я не помню, кто первый обратил внимания на чуть слышный потусторонний глухой гул за окном, от которого внутри нас будто бы начинала вибрировать каждая жилка. Мы бросились к окнам, но ничего не увидели, кроме отражения своих лиц в темных стеклах. Снаружи стояла такая непроглядная тьма, что не стоило и надеяться разглядеть источник этого странного гула. И вот, когда среди этого гула стал прорезаться лязгающий звук гусениц, все поняли что это панцеры, причем совсем не наши… Кто-то крикнул «Марсиане!!!», в банкетном зале поднялась паника; но было поздно. За окном полыхнула ослепительная вспышка – и прямо внутри помещения разорвался тяжелый артиллерийский снаряд. Сразу же погас свет (скорее всего, оттого, что лопнули все лампочки) и воцарился хаос… Кричали раненые, пронзительно визжали немногочисленные женщины, кто-то громко матерился, а кто-то, оставшись на ногах и сохранив частичную вменяемость, стремился прорваться на выход, чтобы попытаться организовать хоть какое-то сопротивление.
Точку в этих попытках поставили еще несколько артиллерийских выстрелов и оглушительные крики «ура!» русской пехоты, которая, казалось, находилась уже прямо за окнами. Я даже не понял, как мне удалось выжить в этом аду, где погибли многие и многие наши камрады. Память не сохранила то, как я выбирался из охваченных пламенем развалин поместья, битком набитых мертвыми и умирающими офицерами. Пришел я в себя уже на улице – во-первых, от морозного воздуха, который стал проникать под мой китель, во-вторых, оттого, что здоровенный парень в белом маскхалате наставил на меня русскую самозарядную винтовку с длинным ножевым штыком и рявкнул: «Хэнде хох!».
18 ноября 1941 года, 02:55. Белорусская ССР, Минская область, райцентр Марьина Горка
Если бы в этот момент кто-нибудь смог взглянуть на Марьину Горку с высоты птичьего полета, то увидел бы, как в набитый немцами районный центр с трех сторон врезались железные клинья советских мотострелковых и танковых подразделений. Немецких солдат там было вдесятеро30 больше, чем местных жителей, и они более чем в двадцать раз31 численно превосходили атакующие подразделения РККА. Тем не менее советские бойцы и их командиры были полностью уверены в своей победе, ибо, как говорил фельдмаршал Суворов, «воюют не числом, а умением».
А умение было на стороне советских бойцов, ибо они по большей части были людьми битыми, прошедшими весь кошмар первых месяцев войны, но при этом не сломавшимися и не утратившими веру в Победу. Более того, мотострелковый батальон майора Колюжного, атаковавший вместе с танками Т-55М, в прошлом был одним из штрафных/штурмовых батальонов, сформированных из бывших советских военнопленных и отличившихся во второй битве за Кричев. А это такие университеты, что будь здоров.
Напротив, немецкие солдаты и офицеры 22-й и 23-й танковых дивизий, за редким исключением, боевого опыта не имели. Нижние чины в основной массе были призваны на службу в вермахт только весной 1941 года и еще ни разу не бывали не только в бою, но и под обычным обстрелом. Офицеры тоже являлись либо свежеиспеченными выпускниками училищ, либо теми, кто прежде протирал штаны в запасных полках, военных училищах или тыловых подразделениях. Нет, если бы немцы получили возможность провести несколько боев со слабейшим противником при подстраховке более опытных соединений, то, возможно, они и сумели бы показать все, на что способна немецкая армия. Но в данном случае ситуация развивалась по другому сценарию.
Внезапное ночное нападение, в первые же минуты которого перестали существовать штаб корпуса и штабы обеих дивизий, ввергло заночевавшие в Марьиной Горке немецкие войска в состояние хаоса. Более того, не подозревая о близости опасности и не желая создавать заторы на деревянном мосту через речку Титовка (ведь утром надо будет выруливать обратно), немецкие танкисты и артиллеристы, включая противотанковый дивизион, оставили свою технику под охраной сильного караула в импровизированном машинном парке32 севернее Марьиной Горки, рядом с бывшим поместьем Блонь. При этом солдаты пехотной роты, выделенной для охраны парка, а также часть экипажей разместились в самой усадьбе Блонь и примыкающей к ней деревне с тем же названием. Остальные танкисты и расчеты артиллерийских орудий определились на ночевку за речкой Титовка, в домах на северной окраине Марьиной Горки. Поскольку танки и машины в парке стояли с заведенными двигателями; считалось, что экипажи в случае тревоги успеют вовремя добежать к ним от поместья через покрытую прочным льдом речку.
Но так уж получилось, что первой в немецком походном машинном парке оказалась мотострелковая рота старшего лейтенанта Кольцова, тринадцать БТР-60 в комплектации ПБ+ и сотня автоматчиков, еще с эпизода боев под Кричевым вооруженных поставленными из-за портала пистолетами пулеметами Судаева, ручными противотанковыми гранатометами и едиными пулеметами Калашникова. При такой комплектации действия каждого отделения автоматчиков в бою поддерживаются сразу тремя пулеметами, включая один крупнокалиберный, установленный в башне БТРа, а автоматчики, сближающиеся с противником под прикрытием брони, в случае необходимости при скоротечных огневых контактах на коротких дистанциях способны создать просто запредельную плотность огня.
В результате атаки роты старшего лейтенанта Кольцова в самом начале боя парк оказался отрезан от усадьбы Блонь, а стоящие на часах немецкие солдаты были в течение нескольких минут либо убиты прямо на своих постах, либо обращены в бегство. Времени на все это потребовалось ровно столько, чтобы выскочивших на речной лед по тревоге немецких танкистов и артиллеристов, по большей части вооруженных только пистолетами, встретил шквал пулеметного и автоматного огня. Еще несколько минут – и ракета белого огня, взлетевшая над немецким полевым парком и продублированная коротким радиосообщением, сказала полковнику Катукову, что вражеские танки и артиллерия нейтрализованы.