Дарий вытирает вдруг выступившие на лбу капельки горклого пота. Его сердце стучит бешено, быстро.

— Он не мог умереть. Не мог! — кричит мужчина отчаянно, и в голосе его мне чудится пронзительно острая талая боль. — Он жив! — не в силах найти в себе силы поверить, он машет головой.

— Нет, — подходит к нему вдруг появившийся Брас. — Твой брат мертв. Мы все видели.

— Как? — едва-едва произносит весь бледный, словно неживой Дарий.

Инне смотрит на меня с яростной поглощающей ненавистью и сквозь зубы шипит:

— Волки его загрызли.

Потухший взор брата Ильяса вдруг проясняется:

— Какие волки в Кобрине? — спрашивает он, и в его тихом голосе мне чудится след появляющейся надежды. Вот только он не ведает, где, на самом деле, скончался светлоглазый айвинец…

— Что ты говоришь, Инне? — ругает приятеля Брас и почти беззвучно, чтобы Дарий не слышал, угрожающе добавляет. — Таррум услышит — за такие слова следом отправишься за почившим, — и только после мужчине, узнавшему страшную весть, поясняет. — Ильяс ослушался приказа норта. А тот, сам знаешь, на расправу скор…

— Ослушался? — Дарий, не веря, переспрашивает. — Ильяс?..

— Да, — отвечает Инне, смотря куда угодно, но не на того, кому говорит.

— Да быть того не может! — гневно восклицает брат погибшего. — Ильяс воевал с Таррумом в Красной битве! Прикрывал ему спину! Верен был!

— Твой брат хорошо служил своему норту, — примирительно говорит Брас. — Но все-таки обстоятельства сложились так, что он вынужден был поступить так, как поступил.

— Приказа, сказываешь, ослушался! Да что сделал Ильяс такого? Почему Таррум не проучил его, не сослал моего брата долой с глаз в провинцию? Почему норт предпочел выбрать ему смерть? Ведь Ильяс не раз жизнь тому спасал, раны чужие на себя принимая.

— Не могу рассказать тебе, Дарий. Прости. Но за тот приказ, поверь, убить норт вправе был.

— Лжете вы! — кричит Дарий с яростью.

— Дар, послушай… — просит Инне. Но друг его прерывает:

— Нет! Ни слова больше!

Дарий уходит. Лишившийся сил, он ступает тяжело, грузно. Звук его шагов уносит вдаль по коридору звучное эхо. А на темнеющий впереди силуэт смотреть мне столь нелегко, что в грудной клетке чувствую, как боль изнутри режет.

— Как бы дел не натворил, — бормочет Инне.