— Отнюдь нет. Что вы, норт, — сокрушаясь, советник качает головой. — Но правитель их, налару, все же относится к таковым. Кто и подумать мог только?

Кто и подумать, действительно, мог? А Кастар ведь не тот человек, что врать будет, придумывать, домысливать или хитростно сочинять. И все же сейчас поверить ему Тарруму трудно. А тем временем советник Альвеля говорить продолжает:

— Вайссел прибыл к нам злющий, как вйан, — рассказывает дальше Кастар. — Ну и страху же он на дворец нагнал! Один император наш не дрогнул, не испугался. А налару дурную весть узнал, вот и примчался. Подумал, что мы, кобрицы в том виноваты.

— Что за весть? — спокойно спрашивает Ларре, хотя в его душу, черство привычную, когтями вцепляется жалящий холод.

— Говорят, посол наданский ехал к нам, Новвел, — отвечает ему собеседник. — Он приходился молочным братом налару. Да прибили его. Только оказалось, что не у нас это было, а на полуострове, в Айсбенге. Разобрались — волки вроде загрызли. А мы ни при чем. Жаль не знаю я, поверил ли Вайссел нашему императору, но уехал он с миром.

— А уехал когда?

— Вчера на ночь глянули в покои его — исчез. Видно, тем же путем домой отправился…

«…Если бы не отрава в вине, с налару я встретился, — думает Ларре. — А тот, говорят, и мысль чужую уловить легко может, что мотылька, и узнать даже самую бережно хранимую страшную тайну». Только мог ли помыслить о приезде правителя Надании человек, что так ловко распоряжался Аэданом, побуждая преподнести своему норту крепкий яд, коварный и подлый?.. Или это случайность, нелепое совпадение?

А Кастар тем временем отворяет тяжелую резную дверь, что открывается будто нехотя, с пронзительным и режущим скрипом. Ведет же она в зеленый императорский кабинет, где заседает сиятельный лорд Вингель Альвель. Уходит секретарь, чтобы предупредить своего господина о прибытии Таррума. Затем провожатый назад возвращается и прощается с Ларре. Кастар исчезает, легко затерявшись среди путаных, бесчисленных коридоров дворца.

Норт же находит Альвеля, сидящим в мягком глубоком кресле. Вингель приглаживает свои знатные густые усы, завивающиеся кольцами на острых концах. Сиятельный в своих думах не замечает, как начинает постукивать пальцами по громоздкому столу, сделанному из благородного дуба. А руки его, несменного, закаленного жестокими битвами, грубые, в мозолях и трещинах.

Вингель никак не походит на других приближенных лордов кобринского императора, на тех, что и кенара никогда не держали. Только опасны другие сиятельные пуще клубка разъяренных змей, а росчерком их перьев вершатся судьбы иных людей, не столь родовитых.

— Сиятельный, — склоняется Таррум в чинном, благородном поклоне.

— Таррум! — радуется встречи с ним Альвель. — Давненько не слышал я о тебе! Говорят, недавно к праотцам тебя кто едва не отправил?

Ларре скрежет зубами, вспоминая о предательстве бывшего друга. Лорду не без горечи отвечает:

— Как видите, жив, хоть и лекарю моему пришлось слегка поднапрячься.

Альвель же только смешок издает да рукой на него машет:

— Сколько шкур с тебя не сдери — все бегать будешь, — сетует Вингель, хотя и сам отнюдь не привык себя щадить: приходится лорду порою вставать с постели да раненому идти воевать. Но даже слабый врагу он никогда не дается. Прибить самого Вингеля Альвеля, вояку бывалого, это каким не воином, мастером, нужно непременно противнику быть?

Норт же Вингелю говорит:

— Ваше письмо, мой лорд, ко мне пришло вовремя, а дальше я валялся в забытье. Вы писали, что дело срочное… Надеюсь, еще все возможно решить?

— Какое письмо, Таррум? — удивляется Альвель. — Ничего я тебе не писал! Или то в бреду тебе это приснилось?