— Вот что, Обут, командных должностей у меня нет. Послужишь механиком-водителем. За броней не так паскудно воевать...
— Я готов, — заверил Михаил.
Носенко не отреагировал на его слова и продолжал:
— Будет лучше тебя не афишировать. Народец у меня разношерстный, родную маму продадут, а на рядового скорее всего не позарятся... — Он пододвинул бутылку, наполнил два фужера коньяком: — Бери, — сказал отрывисто. — Давай за жизнь выпьем, Обут, чтобы нам в этой проклятой мясорубке уцелеть. Ну, будь! — Опрокинув коньяк в глотку, комбат взял с дивана автомат и буркнул: — Пошли, занимай место за рычагами, рядовой Степанчик...
9
В разных концах города горели жилые дома и заводские корпуса. В далеких отблесках пламени тьма как бы рассеялась, и в мерцающей синеве проступили деревья, тротуары, дороги, по которым входили в Бендеры волонтеры.
Город, конечно, не спал. Оглушительная канонада, почти час сотрясавшая землю, разбудила бы мертвого. Люди, затаившись в жилищах, со страхом ожидали развития событий.
Первое потрясение, которое Янош испытал в начале обстрела, прошло. На его место пришла апатия. Осталась ноющая боль в груди, будто он снова сегодня потерял Агнешку. Пропади все пропадом. Даже главная цель — месть за гибель любимой девушки, ставшая смыслом существования, как-то потускнела и отошла на задний план перед лицом происходившей у него на глазах трагедии.
Ударила короткая автоматная очередь. Послышался дребезжащий звон рассыпавшегося по асфальту стекла. Янош выглянул из-за угла: так и есть, раскроили огромную витрину гастронома — в дыру хоть на танке въезжай. В магазине было полно волонтеров. Кто-то сбрасывал с полок батоны колбасы, пачки с печеньем, коробки конфет. Другие кувалдой долбили кассовый аппарат в надежде грабануть дневную выручку. Третьи, не отходя от прилавка, откупоривали бутылки со спиртным и утоляли жажду прямо из горлышка.
Яноша охватила ярость. Что ж это творится? На своей они земле или в каком-нибудь вонючем афганском кишлаке?
— Отставить! — скомандовал он.
Голос потонул в восторженных воплях новоявленных мародеров. Никто не обратил на команду ни малейшего внимания. Волонтеры, переругиваясь, тянули с прилавков все, что попадалось под руку, рассыпая, разбивая, втаптывая в грязь сахар, муку, крупу.
— Ах сволочи! — взревел Чепрага и, вскинув автомат, дал поверх голов длинную очередь. Это подействовало. Солдаты замерли, прижав бутылки и коробки к груди. — Прекратить грабеж! Положить все на место. Я сказал — все!
Глухой рокот прокатился по торговому залу. Янош перехватил свирепые взгляды, подумал: сейчас его запросто снимут очередью из автомата.
— Оставить помещение! — приказал он. — Иначе расстреляю на месте.
Под высокими сводами голос Чепраги прогремел как трубный глас. На сей раз никто не посмел возразить. Злобно поглядывая на командира, волонтеры покинули помещение. Остановив молодого парня, Янош велел ему заступить на пост возле гастронома и никого не впускать.
— Головой отвечаешь за сохранность народного имущества! — предупредил он и побежал догонять взвод.
— Неправда твоя, командир, — тихо, не без опаски сказал Миклош, шагавший во взводе замыкающим.
— Это почему же? — отозвался Янош. — Нам приказано занять позицию близ моста через Днестр. О грабежах в том приказе ничего не сказано.
— Господин капрал,, можно вопрос? — послышался голос солдата из задней шеренги.