— При чем тут чума, — возразил посыльный. — Ребята закончили десять классов. Такое событие раз в жизни бывает. Я хорошо помню, как сам в такой день отплясывал с будущей жинкой.
— Могли бы учесть обстановку, — сухо заметил Янош.
— Кто ж знал, что Молдова именно сегодня двинет войска? Все сделано тихой сапой...
Последние слова посыльный произнес невнятно, испугавшись излишней откровенности с незнакомым человеком. Но Янош расслышал.
— И то верно, — отозвался он. — Усыпили народ. Обещали нейтралитет, божились, а поступили, как последние подонки...
— Велено дожидаться команды на территории школьного двора, — сказал посыльный. — Красная ракета — сигнал. Означает — идти к исполкому.
— Все понял, — кивнул Янош и скомандовал взводу: — Привал! Дозарядить оружие, проверить гранаты, амуницию. Потом отдыхать!
Он опустился на траву, густо росшую между яблонями, и сразу ощутил неимоверную усталость. Как тогда, в Бартангском ущелье...
...Пограничники шли на перехват нарушителя. Вначале с Яношем было трое солдат, потом осталось двое и наконец один — собаковод с Эмиром. Этот не отставал от сержанта ни на шаг. А скалы поднимались все круче, голый камень, как наждак, сдирал подошвы ботинок. Но гнала мысль: упредить нарушителя, оказаться раньше на перевале у излучины Бартанга. Над горами низко висели яркие крупные звезды. В их мерцающем свете Памир казался угрюмым и совсем безжизненным.
Они успели. Когда выскочили на тропу возле бурлящей в узкой теснине реки, Янош сразу увидел чужака. Человек шел быстро, но спокойно, уверенный, что ушел от погони. Грозный окрик пограничника оказался для него полной неожиданностью. Бросок Эмира довершил дело...
Пьянящий аромат сада слегка кружил голову. «Божья благодать», — так говорила матушка. Была она искренне верующей, а Янош не верил ни в Бога, ни в черта. Он видел гибель новобранцев, не успевших согрешить даже в мыслях, — не подонков и гадов, которым гореть в геенне огненной, а невинных мальчишек, не успевших пожить. Сколько крови, сколько смертей!.. Будь трижды проклята любая война! Не было и нет справедливости на свете. Нет, значит, и Бога...
Подошел Миклош, присел рядом.
— А что, командир, может, на веселье заглянем? — спросил весело. — Там такие кошечки выплясывают — пальчики оближешь.
— Я тебе покажу кошечек! Я на тебя всех собак спущу! Скоро в бой...
Закинув руки за голову, он растянулся на траве во весь могучий рост и прикрыл веки. Позволив себе расслабиться, Янош сразу же погрузился в недавнее. Агнешка!.. Горечь утраты, подернутая легкой дымкой, слегка притупилась. Пройдет год-другой, и милая подружка Агнешка останется в памяти самым дорогим воспоминанием. Но только в том случае, если рассчитается за ее смерть. Иначе никогда не будет покоя...
Внезапно Янош обнаружил, что Миклоша рядом нет. Только что сидел под яблоней и вдруг исчез, растворился в ночи. Яноша словно что-то кольнуло. Он вскочил, огляделся. Несколько солдат мирно дремали неподалеку. Где же остальные?..
На втором этаже звякнуло разбитое стекло, осколки посыпались на землю. Раздался приглушенный вскрик, тут же смолкнувший, словно человеку заткнули рот.
Яноша захлестнула ярость. Он вскочил, вбежал в здание и, задыхаясь от бешенства, помчался по длинному школьному коридору, по обе стороны которого находились одинаковой белизны двери с порядковыми номерами. Массивные дверные ручки походили на гашетки станкового пулемета.
Из приоткрытой створки послышались странные звуки. Янош рывком распахнул дверь. На полу на распластанной девочке, воющей от боли и ужаса, елозил солдат. Равномерно колышущаяся жирная задница, хриплое дыхание не оставляли никаких сомнений в том, что он творит.
— Ах ты, мразь! — взревел Чепрага и ударил сапогом по его заду.