Начало моей романтической жизни было поздним и не самым благоприятным. И когда я, наконец, потерял девственность после спонтанного подъема на крышу в очень солнечный день, что само по себе большая редкость для Дублина, все прошло не слишком-то хорошо, а, скорее, как-то суетливо, шумно и совсем не романтично. Я даже удивлялся, почему все твердили мне, что это так здорово. Впрочем, виной всему была моя собственная неловкость. Когда девушка уехала домой, в Америку, я сэкономил несколько сотен фунтов и отправил ей на билет, чтобы она вернулась ко мне, но она так и не появилась. Я почти уверен, что на эти деньги она укатила во Францию к другому бойфренду! Так что у меня было не самое удачное начало романтических отношений с девушками. Я был опустошен и подавлен.

А со своей действительно настоящей девушкой — Хеленой — я познакомился в офисе модельного агентства Росса Таллона во время моей недолгой подработки в качестве модели на последнем курсе университета. Я сидел в приемной, ожидая приглашения на кастинг, и вдруг увидел потрясающе красивую девушку с длинными светлыми волосами, проплывающую мимо и обдавшую меня соблазнительнейшим парфюмом — благоухающей симфонией аромата, которую я помню и по сей день. Я не имел представления, кто это.

К счастью, в тот момент из офиса все вышли, и я метнулся к альбому фотографий, лежавшему на столе. Девушку звали Хелена — блестяще! И еще лучше было то, что там был номер ее телефона. Из соседней комнаты донеслись голоса, стало ясно, что они вот-вот вернутся. Ручка, ручка! Мне нужна была чертова ручка! Никакой ручки нигде не было, но была отвертка (почему-то). И я в буквальном смысле слова нацарапал номер Хелены на пачке сигарет, которую вытащил из мусорной корзины. Оставалось только молиться, чтобы потом я смог хоть что-то разобрать.

Я смог. Когда я позвонил, трубку подняла ее мама, милейшая женщина. Я абсолютно не представлял, что сказать, кроме «алло», но с Хеленой, когда мама ее позвала, у меня все вышло гораздо лучше, потому что я сумел назначить свидание прекрасной девушке! На первом же свидании Хелене пришлось сопровождать меня к датскому догу по имени Тор в маленькой больнице при ветеринарной школе, а потом мы пили чай и газировку в отеле «Джурис» в Боллсбридже. Я ужасно нервничал, но, должно быть, все прошло хорошо, потому что вскоре мы стали парой. Мы с Хеленой были вместе большую часть времени, пока я работал сельским ветеринаром. Благослови Господь эту девушку! Она приезжала на зеленом автобусе или на поезде из Дублина в жуткую глушь, где я жил и работал, и всегда привозила целую сумку сандвичей из кафе, где работала.

После окончания ветеринарной школы я работал у разных ветеринаров, и порой, когда ко мне приезжала Хелена, нам приходилось отправляться на вызовы фермеров вместе. Бедной девушке, которая родилась и выросла в городе, не раз приходилось падать на колени в грязь и орудовать по локоть в крови, помогая мне принимать телят или ягнят. Порой она держала для меня факел на холодном ветру, и руки у нее дрожали и немели от холода. Самое яркое мое воспоминание о том времени связано с эпизоотией (эпидемией у животных) бабезиоза, опаснейшей болезни скота, распространенной в болотистой местности — а в Ирландии в тот период мне приходилось работать именно на болотах.

Бабезиоз вызывается простейшим паразитом Babesia divergens, переносчиком которого являются клещи. Под воздействием паразита красные кровяные тельца у скота взрываются одно за другим, гемоглобин проникает в мочу, и почки перестают выполнять свою фильтрующую функцию. Кровь не обеспечивает достаточного притока кислорода к тканям и органам. Животные буквально истекают кровью через мочу. К моменту нашего приезда в поле лежало около двадцати умирающих коров. Болезнь эта очень тяжелая. Нужно быстро организовать переливание крови больным животным от здоровых. Здоровых коров выстроили в очередь в узком загоне с воротами, где был закреплен фиксатор. Этот фиксатор должен был фиксировать голову и шею первого животного. Все это легче сказать, чем сделать! Мы привлекли всех, кто находился в то время на ферме. Каждое животное удерживали щипцами за нос, пока я выкачивал из него полтора галлона крови. В ведре кровь смешивали с несколькими ложками лимоннокислого натрия, чтобы она не сворачивалась. Затем несколько ведер крови на тракторе доставляли в поле к больным животным, и там я переливал здоровую кровь несчастным коровам.

До сих пор помню, как Хелена, девушка, выросшая в самом центре Дублина, стоит посреди болота в захолустном графстве Оффали, высоко подняв руки под моросящим дождем, чтобы держать большую пластиковую бутыль из-под «Люкозада» со срезанным дном, которая служила нам воронкой. Она была соединена с длинной резиновой трубкой с иглой. Иглу эту я вводил в яремную вену больного животного. Обычно коровы были так обессилены, что удерживать их во время этой процедуры не приходилось. Но боже мой, как же тяжело порой было найти вену у обескровленных коров! Однако мои трудности не шли ни в какое сравнение со страданиями несчастной Хелены, которой приходилось неподвижно стоять, а капли крови просачивались из бутыли и заливали ее руки до самых подмышек. К счастью, Хелена была неунывающей и волевой девушкой. Именно она оказала мне тогда самую большую помощь. Чтобы перелить кровь всем заболевшим животным, мы работали всю ночь при свете трактора. После переливания я вводил коровам имидокарб, чтобы окончательно убить бабезию. Действие препарата было настолько быстрым, что многие коровы сразу же поднимались на ноги. Конечно, они были еще очень слабы, но все же это казалось настоящим чудом. Впрочем, я не был чудотворцем — и у Хелены не было иллюзий на этот счет.

Хелена была и остается замечательной женщиной — красивой, доброй и очень порядочной. Думаю, она понимала, что единственный способ быть рядом со мной — повсюду сопровождать меня, помогая во всем. На моей ржавой желтой «Мазде» мы ездили с вызова на вызов в любую погоду по извилистым проселочным дорогам, ведя нескончаемые беседы. Однажды моя верная «Мазда» застряла в грязи. Я вышел, чтобы вытолкнуть ее из колеи. Хелена водить не умела. Когда машина начала набирать обороты, она нажала на акселератор, и ржавая выхлопная труба тут же отлетела. Однако «Мазда» продолжала нам верно служить днем и ночью. Как-то вечером мы возвращались со вскрытия павшей коровы и, остановившись на берегу озера, разложили китайскую еду. купленную по дороге, прямо на капоте, превратив его в импровизированный стол. Мы любовались звездным небом и думали о своем счастье. Хелена стала первой девушкой, с которой я по-настоящему разделил свою жизнь.

Однажды мы провели ночь в «фермерском отеле», где нам обещали предоставить постель и завтрак. Это было в 1990 году, когда мы поехали в Корк на концерт Принса. Мы лежали в темноте на очень узкой кровати. Неожиданно дверь открылась, вошел маленький мальчик в пижаме и сказал: «Мистер, что вы делаете в моей постели? И куда вы дели мой горшок?» Оказалось, что это был вовсе не отель — просто фермер решил немного подзаработать, разместив нас в комнате своего сына. Мы так и покатились со смеху.

С Хеленой мне очень повезло. Если бы я на ней женился, моя жизнь могла сложиться совершенно иначе. Мне не пришлось бы страдать от разбитого сердца и разбивать другие сердца. Мы с Хеленой расстались по многим причинам, но главная — мое желание поехать в Лондон, чтобы осуществить свои мечты. Я должен был ее убедить, объяснив все лучше. Но я уехал, зная, что причиняю ей боль, и сам очень страдал от этого. Спустя какое-то время я сидел в аэропорту Хитроу, думал о Хелене, а в наушниках у меня звучала композиция Back for Good группы Take That. Трудно было найти песню, которая так соответствовала бы моему настроению. Я действительно сохранил ее фотографию — и след ее помады остался на кофейной чашке на нашей кухне, откуда я уехал. Я погнался за своей мечтой — и оставил Хелену позади.

* * *

Занимаясь ветеринарной практикой крупных животных, я не понимал, что в глазах многих (но не в моих собственных) я был самым завидным холостяком в городке. Джулия — девушка с пышной копной взъерошенных каштановых волос — была дочерью одного из клиентов. На вид ей было чуть за тридцать. Она жила с матерью в крытой соломой лачуге, где мне, к счастью, доводилось бывать только на кухне. Там женщины выкармливали из бутылочки двух маленьких поросят, в коробке, стоявшей над торфяной печкой, грелся ягненок, а над столом висела старая лампа «Священное сердце Иисуса», но свет ее с трудом пробивался сквозь клубы табачного дыма от трубки хозяйки дома.

Пока я пробирался через ухабы заваленного грязью двора, мать Джулии вышла на крыльцо, прислонилась к двери, вытащила трубку из почерневших зубов и смачно сплюнула большой ком мокроты и табака.

— А вот и вы! Как всегда, опаздываете, — упрекнула она.

«Ну да, — подумал я. — Я чертовски устал — пятый отел на сегодня, а еще только полдень».

Теленок лежал вперед головой и одной передней ножкой, так что отел сулил быть легким. Так оно и получилось. Мне пришлось лишь немного толкнуть голову и первую ножку назад и вверх, чтобы освободить вторую ножку. Затем я установил корове специальный родовспомогатель и пропустил веревку вокруг передних ножек теленка, а вторую — позади его головы, чуть ниже ушей и через его рот. Каждая веревка была привязана к своему крюку родовспомогателя, а его седло прижато под вагиной коровы. Несколько движений рычага, несколько покачиваний, и вот уже теленок появился на свет. Я поставил его на ножки и немного постучал по груди и голове, как положено. А потом корова широким языком облизала свое дитя. Я оглянулся, чувствуя себя настоящим триумфатором.

Там стояла она, Джулия, с блеском в глазах, с ведром воды и куском мыла Palmolive в руках. Я хорошо запомнил марку мыла — оно было зеленое с небольшим выпуклым листочком сверху. После смерти фермера Джулия и ее мать унаследовали один ветхий домик, не менее ветхий скотный двор, двадцать шесть коров, один трактор «Мэсси Фергюсон» (с трубчатой рамой за сиденьем для дополнительной защиты) и плуг с четырьмя лемехами, Вполне приличное приданое, если бы я об этом задумался. Но, могу вас уверить, ни о чем таком я не думал. Похоже, отец оставил дочери в наследство и один-единственный кусок мыла Palmolive, потому что каждый раз, когда я приезжал на отел, кусок этот в руке Джулии становился все меньше, но выпуклый листочек сохранялся, И это заставляло меня думать, что Джулия так стремилась заслужить мое одобрение, что старалась сделать так, чтобы старый кусок выглядел новым, и перед моим приездом подновляла листочек.

В общем, рядом со мной стояла Джулия с ведром горячей воды в одной руке и «новым» куском мыла в другой. На руке ее висело полотенце всего с несколькими дырочками. Под наспех причесанной гривой пышных волос сияла широкая улыбка. В этот момент мать ее снова вытащила трубку изо рта, словно собираясь сказать нечто важное, но выдерживая паузу для вящего драматического эффекта. Она вытерла нос рукавом, оперлась на крышу моей ржавой желтой «Мазды» и произнесла бессмертные слова, которые я никогда не забуду:

— Что ж, наверняка моя дочь Джулия думает, что ее ботинки славно смотрелись бы под вашей кроватью!

Я покраснел от смущения, пробормотал, что уже помолвлен, но что мне очень лестны ее слова. При этом и протягивал ей лекарства для теленка с диареей. Джулия и ее мать были хорошими деревенскими женщинами, они выживали, как могли, на своей маленькой ферме без помощи мужчин.